Спуск - [2]

Первый поворот прошел не плохо, ноги не слишком сильно развело. Теперь он повел лыжи немного круче к склону, сделал еще один и еще один поворот.

Ничего, ничего, неплохо. Теперь заложим пологую дугу. - Скорость возросла. Длинным виражом он стал обходить группу тренирующихся туристов новичков. Они были по пояс голые, и штаны у них были залеплены густой коркой снега от бесконечных падений, и все они усердно тянули лица к солнцу. Он пролетел рядом с кучей лежащей одежды и по неразборчивым крикам, несшимся сзади, понял, что засыпал ее снегом из-под лыж.

Скорость росла. По тому, как ветер разбивал о его лицо плотные комки воздуха, он почувствовал, что находится где-то в районе шестидесяти. Отлично! Отлично! - Ощутил он вопль, и этот крик, казалось, шел не из головы, а простонало все его уверенно расположившееся и свободное тело. Верхним краем глаз, скорее даже век, он почувствовал, что на него смотрят люди, едущие на подъемнике, под которым он проезжал, и он чувствовал, что с их точки зрения он выглядит сейчас совсем неплохо в красном свитере, и синем эластике, и с черными тонкими палочками, которые он выторговывал здесь же два года назад у поляка. Поляк был ужасным Торгашом, он что-то вопил, прыгал на лапах, очевидно убеждая его, какие это хорошие и порочные палки, вращал их в руках, показывая, что они хороши со всех сторон, и он купил их, и они были действительно хорошие, упругие и тонкие, и он любил их.

А потом он вспомнил, как тоже здесь несколько лет назад, они - он, Юрка и

Вадим - показывали свое искусство Шуше, и как Шуша сказала, что Юрка едет техничнее всех, Вадим - красивее всех, зато у него из-под ног вылетает больше всех снега, но лучше бы она не говорила об этом, ибо после этого от Юрки не стало житья, он от всех стал требовать, чтобы ему говорили, как он технично катается, и он стал всех учить и организовывал секцию в институте и там всех учил, и за ним бегали по горам какие-то пожилые матроны, чтобы он показал им поворот... Но сейчас вроде все хорошо. Вроде получается и технично. Вроде и красиво. Ну и насчет снега, надо полагать, тоже полный порядок. Он обогнал несколько групп, спускавшихся гуськом, сделал еще два поворота и, заложив крутой вираж прямо на склон, остановился там, где пологий верхний снежник переходил в крутое плечо.

Сердце учащенно билось. Он тяжело дышал. Он вообще никогда не мог вспомнить, дышит ли он, когда спускается на лыжах. Туго перетянутые в башмаках ноги тихо постанывали. - С непривычки.

Плечо под надзором инструктора преодолевала группа из какой-то турбазы. Инструктор кричал, чтобы они наклонялись вперед, разгружали верхнюю ногу, но склон был очень крутой и трудный, и они боялись, и потому не наклонялись вперед, и не разгружали верхнюю ногу, и ноги у них разъезжались, они садились на задницу и падали лицом в снег, и с лиц у них стекали прозрачные льдинки, а инструктор кричал и ругал их, но слышали ли они в этот момент инструктора?

Он не любил турбаз, альплагерей, организованных и заорганизованных мероприятий, где о тебе так горячо и тревожно заботятся. Он всегда был анархистом, и знал это, и ему всегда говорили, что он будет всегда страдать от этого, и что жизнь его обломают, и ему действительно много доставалось, но он ничего не мог поделать с собой, потому что изменить себя - это стать таким, как уже есть кто-то, но он думал, что людям все-таки ближе статистика Ферми, чем Бозе, и что принцип Паули, что две частицы не могут находиться в одном и том же состоянии, также верен и для людей, и что не бозе-конденсат одинаковых частиц есть идеал человеческого общества, а ферми-газ, где каждая частица находится на своем уровне, и то же время нельзя сказать конкретно, на каком же уровне находится данная частица...

И он вспомнил, что читал, как дикобразы в холодное время собираются в круг, чтобы было теплее, но при этом начинают колоть друг друга иглами и рассыпаются, снова собираются и разбегаются, пока не найдут оптимального расстояния, когда и тепло, и иголки друг другу не мешают. А мы, пожалуй, живем слишком тесно. А когда видишь двух близко стоящих людей, то они либо целуются, либо один вяжет другому руки... И он подумал, что и ему хотелось бы честно и просто целоваться, но у него это как-то плохо получается, то ли у него слишком длинные иголки, то ли слишком чувствительная кожа, но ему страстно хотелось, чтобы было нечто, похожее на ярость, нечто, закрывающее и выбирающее в себя все внешние точки зрения, как безумие, охватившее хэмингуэевских американца и изнасилованную испанку.

... Он бросился вниз. Он шел плохо. Склон был очень тяжелый, очень крутой, с глубокими и резкими ямами, и его швыряло из ямы в яму, и ноги у него расходились, и тело иногда перекручивалось - все-таки он не был хорошим лыжником, все его разряды были получены на московских холмах в первенствах райсоветов - но он шел и шел вперед, бросаясь грудью вниз, переходя от поворота к повороту, связывая их без остановок, рывком захватывая контроль над лыжами, когда они уходили из-под него. Участок заканчивался длинным косым спуском вправо, который проходил по разбитой колее, поросшей тонкими прутиками березок, упорно выпрямлявшимися, как не утюжили их окантованными лыжами. Он выехал на площадку, с которой начиналась тренировочная трасса слалома и на которой сейчас работала команда.