Спрятанные во времени - [8]

— Может, все-таки… — завертел головой энтузиаст, — нам устроиться там, подальше? Здесь скоро солнечно будет, а жара очень отвлекает. Давайте? — указал он под деревья чуть одаль от павильона, где сходились две засыпанные листвой дорожки. — Уютное место и прохладнее.

Шахматный бивуак переместился на тенистую плешь под купой патлатых вязов. Соперники вновь расселись по табуретам.

— Слышал, на каком-то турнире один участник специально настоял на том, чтобы в зале было жарко натоплено — хотел досадить противнику.

— Сам он играл в другом?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Если нет — не слишком умный ход с его стороны.

Словно в пику сказанному об уютности места, сзади, надрывая клаксон, на них едва не наскочил велосипедист в клетчатой куртке и очках-гогглах. Ищущие приюта шахматисты насилу успели отскочить в стороны и были награждены ругательством.

— Сволочь! — крикнул гроссмейстер, провожая нахала взглядом. Догнать его не было никакого шанса.

— Определенно, мерзавец, — согласился М., отряхивая штанину.

Гроссмейстер достал монету.

— Решка — на белые. Бросайте вы.

М. подбросил блестящий гривенник и, конечно, выиграл черные.

— Готов с вами поменяться.

— Не нужно, выйдет неспортивно, — отказался М. и принялся расставлять фигуры.

— Запись ведем самостоятельно. У вас бумага-карандаш есть?

— Нет. Можно ведь и без записи…

— Вот, возьмите, — протянул шахматист блокнотик, второй такой же положив себе на колено. — Ношу для подобных случаев — привычка. Знаете, собаковод идет в парк, чтобы выгулять питомца, влюбленные — походить под ручку, а любители гимнастики для ума — еще раз доказать, что способны натравить коня на слона.

Он замер, испытующе глядя на партнера, словно сказал какую-то шутку и теперь ожидал реакции — коей, к его досаде, не последовало. М. лишь смахнул сухой лист и пристроил в угол блестящую лаковую ладью. А когда фигуры были расставлены, прикрывая блокнот ладонью, начертил в нем один в другом два квадрата, соединив линиями вершины, и меланхолично уставился на шеренги «белых», ожидая первого хода.

— Помимо собаководов, влюбленных и шахматистов в парках бывают шулеры, карманники и, как мы теперь знаем, велосипедисты. В велогонке мы только что поучаствовали, а четвертое с пятым наказуемо. Остановимся, пожалуй, на шахматах. Ваш ход, синьоро!

Белая пешка шагнула на B4. Черная ответила симметрично.

Мы бы сказали, что все вокруг с подозрительнейшим видом затихло, сверкнула молния в чистом небе, а затем порывом ветра опрокинуло что-нибудь с громким «бах!» — например, рухнул у павильона тот самый неуклюжий плакат, до полусмерти испугав белок… Но реальность, если сравнить ее с механизмом, устроена гораздо практичней. В результате перфекционизма Творца, достигшего во всем идеала (кроме утконоса, пожалуй), ничего подобного не произошло. Если что-то и изменилось вокруг, то за пару дернувшихся листочков мы не в ответе.

Партия развивалась. Зигзагом шагали кони, подгоняемые обезумевшими ладьями; эмансипированные и могущественные «королевы» затевали перевороты, соблазняя обещаниями слонов; в авангарде рубились пешки; короли злокозненно подстрекали, притоптывая на клетке… Мироустройство, втиснутое в квадрат, кипело событиями и страстями.

Ровно через двадцать минут гроссмейстер с нескрываемым удивлением констатировал мат белым. Какое-то время он сидел молча, потирая плечи ладонями, еще раз перечитал свои записи, а затем воскликнул, спугнув из ветвей дрозда:

— Вы не просто сыграли — вы сыграли!

М. примирительно поднял руки и тут, словно обнаружив что-то в копилке памяти, ткнул пальцем в лишенную белых доску:

— Дайте вспомнить… Стратегия игры заключается в накоплении мелких преимуществ. Чьи слова, не скажу.

— Вильгельм Стейниц9, — автоматически ответил гроссмейстер.

Тут он встал и чинно обратился к партнеру:

— Спасибо вам за великолепную партию, — в его глазах читалось недоумение. — Я, право, сделал несколько пометок для размышлений. Назвал бы вашу манеру нестандартной и при этом фантастически изящной. Будто… опрокинутый полный бокал с вином, из которого ни капли не пролилось. Никогда не имел чести о вас слышать, что странно — я знаю, кажется, всех серьезных шахматистов Союза и не только. Не возражаете, если мы обменяемся адресами? Буду счастлив с вами сыграть еще.

— Приношу извинения, но я определенно не игрок и этой случайной партии мне надолго хватит. Удачи вам и спасибо еще раз, — отвернувшись, М. торопливо вырвал лист из блокнота и отдал имущество владельцу. — Извините, правда… Это не из пренебрежения вами, просто я… не приспособлен для шахмат. Да и времени вечно нет.

— О, это горчайшее заблуждение! — гроссмейстер был явно разочарован. — Впрочем… что же… может быть, когда-то еще… Позвольте на прощанье вопрос: этот ваш метод записи… я невольно обратил внимание… схемы, которые вы чертили… Вы шифруете ходы? Зачем?

— Просто привычка. До свидания.

М. развернулся и быстро пошел прочь, ругая себя за чванство.

«К чему было так стараться? Устраивать этот цирк. Задело, что назвал себя профессионалом? Повел себя как мальчишка!» — ругал он себя, стараясь быстрее вырваться из аллеи.