Спросите Фанни - [44]

Его вывезли на улицу, спустили по ступеням крыльца, погрузили в карету скорой помощи, и он посмотрел в окно. За стеклом стояли трое его детей, сбившиеся вместе: Джордж в спортивном костюме, Лиззи в джинсах и Рут в том же самом поношенном розовом халате. Родители Лиллиан подарили его дочери на Рождество, вспомнил Мюррей (по крайней мере, воспоминания остались при нем!). Он так и видел, как жена со свисающей с губ сигаретой сидит на обитом ситцем диване в освещенной солнцем гостиной в Конкорде и открывает большую коробку из магазина «Джордан Марш». В то же Рождество они купили детям новые лыжи и комбинезоны, а когда выходные закончились, Мюррей и Лиллиан начали присматривать дом в Белых горах, чтобы проводить там уик-энды и школьные каникулы; они надеялись, что свежий воздух и физическая активность уберегут детей-подростков от неприятностей.

Хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих планах.

Кто это сказал?

Джордж приник к квадратику дневного света:

— Мы поедем следом. Ты поправишься, папа.

Конечно, подумал Мюррей без малейшего раздражения, потому что знал, что так всегда говорят глубоко больному человеку, хотя прекрасно понимают, что дни его уже сочтены. Он хотел попросить Джорджа — вообще-то, всех трех детей — не волноваться, но побоялся, что изо рта снова вырвется какая-то абракадабра, и просто показал большие пальцы.

— Вам не холодно, мистер Блэр? — поинтересовался врач.

Мюррей помотал головой. Ему было удобно. Но как только машина тронулась, закружилась голова и стало тошнить, поэтому он закрыл глаза. Ему представлялся дом в Конкорде весной, когда в саду начинали зеленеть деревья и зацветали рододендроны. Мюррею не нравился их тревожный лиловый оттенок, и он порывался их обрезать, но вскоре они увяли, и во дворе обосновались красные и желтые тюльпаны — леденцовый сад, как он это называл, — и действительно, на третий или четвертый день рождения Лиззи, он точно не помнил, Лиллиан воткнула в землю гигантские спиральные леденцы на палочках для стайки девочек, пришедших на праздник в пышных юбочках и черных лакированных туфельках. А еще он видел, как его дети, вереща от восторга, резвятся в струях оросителя в тот субботний день, когда он сидел на заднем крыльце и читал протоколы судебных заседаний. Потом его мысли снова обратились к Рождеству, когда на перилах были развешаны гирлянды, а высокая бальзамическая пихта наполняла дом хвойным ароматом.

Здоровой рукой Мюррей потер щеку, жалея, что не получилось побриться. Теперь он будет выглядеть как дряхлый старик, а он вовсе не такой. У стариков течет слюна, у них мутные глаза, и они носят подгузники. Машина снизила скорость, сделала большой поворот и вскоре резко остановилась. Двери распахнулись, каталку вывезли наружу, холодный воздух лизнул шею, из носа потекло, и Мюррею отчаянно, больше всего на свете захотелось, чтобы ему дали салфетку, прежде чем капля жидкости на конце носа кристаллизуется, заморозит его вены и превратит его в глыбу голубого льда на белой простыне, в то время как вокруг него люди будут выкрикивать цепочки цифр, которые никогда не сложатся вместе.

* * *

Лежа внутри аппарата МРТ и мучаясь от ритмичного грохота, Мюррей пытался успокоиться. Он вспомнил, как Лиллиан прямо перед его речью прошептала что-то смутно двусмысленное.

Вспомнил случай с иском о получении травмы в результате падения, где фигурировали магазин «Кей-март», банка томатного соуса и стодвадцатикилограммовая женщина в розовом спортивном костюме с начесом.

Вспомнил Рут, которая позвонила ему сообщить, что поступила в Йельскую школу права.

Джорджа, выигравшего художественный конкурс в седьмом классе.

Жонглирующего Дэниела.

Вспомнил кухню в Конкорде, дверцу холодильника, увешанную фотографиями, рисунками и справками для школы, и мечту иметь хотя бы одно, всего одно не загроможденное вещами место в своем доме, своем замке.

* * *

— Это недолго, — заверил его врач МРТ.

* * *

— Уже скоро, — сказала сестра.

* * *

И затем, когда его отвезли обратно в приемное отделение, Мюррей будто по волшебству почувствовал улучшение. Словно начало проходить действие новокаина: лежа на больничной кровати, он снова принялся массировать омертвевшую щеку — но, к его удивлению, она уже не была такой безжизненной. Он скорчил гримасу и ощутил, как напряглись лицевые мышцы. Потом широко открыл рот, поднял и опустил брови.

— Рут, — прошептал он в виде эксперимента. — Джордж. Лиззи. Дэниел. Ля-ля-ля. Та-ра-рам, та-ра-рам, та-ра-рам. Эники-беники ели вареники. Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять.

Ну надо же! Какое чудо! Мюррей продолжал проговаривать все известные ему детские считалочки, когда вошла врач — миниатюрная смуглая женщина индийского происхождения с тугим узлом волос на затылке. Ей же не больше пятнадцати лет, подумал Мюррей.

— Вижу, функция речи уже восстанавливается, — сказала врач с мелодичным акцентом. — Как насчет Геттисбергской речи?[30]

— «Восемьдесят семь лет назад наши отцы основали на этом континенте новую нацию…» — отчеканил Мюррей. — Вы тут не видели трех детей или, скорее, взрослых?

Доктор, улыбаясь, вглядывалась в мониторы и что-то заносила в свой ноутбук. Потом осмотрела Мюррея, послушала сердце, проверила артерии на шее. Поводила перед лицом пациента рукой и посветила в глаза фонариком. Проверила коленные рефлексы и попросила со всей силы упереться ей в ладонь.