Спроси у зеркала - [50]

— Да ну?! Прям вот так по улицам? Целых два месяца?! Нууу, брат. На тебя непохоже.

Горожанинов вздохнул:

— А что делать? Мои-то старики вечно дома толкутся — то один, то другой. Работают хоть и в одной клинике, зато в разные смены. Им так, видите ли, удобнее, они так меньше друг другу надоедают! А обо мне, естественно, никто не думает! И у ее стариков чехарда с расписанием. Папаша — музыкант, что с него возьмешь? Непонятно вообще, когда на работу ходит. Да и тетя Лиза тоже работает посменно, как мои. Только к ней еще и на дом клиенты приходят — вообще чистый дурдом.

Дидковский ликовал. Про себя, конечно, глубоко внутри. Ах, бедненький Геночка! Страдалец! Что ж твои старики, все из себя такие упакованные стоматологи, не озаботились половой жизнью единственного сыночка? Сняли бы квартирку, дабы великовозрастному дитяти было куда баб-с водить! А то и бабенку бы какую сняли, дабы деточке не приходилось самому об этом заботиться. То-то, Горожанкин, то-то! Вот и разрешился их извечный спор, чьи старики круче. Правду говорят: жизнь — она все по местам расставит! А то все пыжился с самого детства, все пытался доказать, что его стоматологи супер-пупер-крутые родители! То-то! Что ж ты, Геночка, до сих пор не только на маршрутках ездишь, но даже телефона мобильного не имеешь, только мечтаешь?! Хотя он, между прочим, уже давно не такая уж и роскошь! А еще из Америки приехал, называется!!!

Вслух, естественно, Дидковский все это говорить не собирался. Сказал только все с тем же сарказмом:

— Так а подъезд на что? Со Сливкой-то ты не особо страдал от отсутствия собственной жилплощади!

Горожанинов нисколько, кажется, не обиделся на столь едкое замечание. Ответил по-простецки, как старому проверенному другу:

— Ну, Валер, ты сказал! Это для Сливки подъезд самое то, что надо. А Лорик… Нет, ты что?! Лорик — это… Да нет, об этом даже речи идти не может. Это же Лорик! Нет, Валерка, тут ты в корне неправ. Лорик заслуживает наилучшего. С ней все должно быть красиво и цивилизованно, по высшему разряду: никаких подъездов, никаких подвалов, никаких машин. В общем, никакой мерзости. Честно сказать, у меня таких, как она, никогда и не было. Ни в Москве, ни в Детройте. Таких, наверное, вообще не бывает, она такая одна. И я с ней совсем другой стал. Это раньше для меня все было просто. А с ней… Прикинь, я сам себя узнавать перестал, честное слово! Сам себе поражаюсь. А больше всего поражаюсь тому, как я раньше мог ее не замечать? Ведь она всегда, с самого детства, была рядом! И куда только мои глаза смотрели, а? Совершенно ведь не замечал! Лариска и Лариска, маленький хороший парень, надежный друг. Младший брат. Но никак не девчонка, не девушка, не женщина. Просто Лариска. А теперь это мой Лорик…

Генка мечтательно улыбнулся и продолжил:

— Валер, а ты когда-нибудь замечал, какая она красивая? Хоть когда-нибудь, хоть раз думал, что она — девчонка? Иначе, как о друге, думал? Или ты такой же идиот, как и я? Такой же слепец?

Дидковский молчал. Ярость кипела в нем во всю мощь, но выхода найти не могла. Только было наметился выход наружу, как коварный Горожанинов напрочь законопатил его своим бесхитростным, казалось бы, вопросом. Он что же, и в самом деле ничего не понимает? Не видит? Не чувствует?! Ну и кто же тогда из них слепец?!! Ведь это Дидковский, а не Горожанинов, первый открыл всю Ларочкину красоту и неповторимость, Дидковский!!! И о том, что Ларочка девочка, а не младший брат, как выразился Генка, тоже помнил каждую секундочку своей жизни. Да для Валерки, откровенно говоря, кроме Ларочки Лутовининой и не существовало других девочек, ведь только ее, ее одну видел даже с закрытыми глазами, одну ее воспринимал женщиной. Ей было-то всего-навсего одиннадцать лет, а Дидковский уже тогда видел в ней Женщину, именно ту, единственную и неповторимую, ту, которая с большой буквы. И до сих пор не сомневается в своей правоте. А этот остолоп, красавчик и любимец публики, полагает, что Ларочка — это его открытие?! Ему, видите ли, мало того, что Валерик позволяет ему уже два месяца 'прогуливать' Ларочку по улицам, ему теперь захотелось большего! Хотеть-то он, видите ли, умеет, хотеть он уже научился, а вот предоставить Ларочке тот уровень, к которому она привыкла благодаря многолетним стараниям семьи Дидковских — этого он не умеет, это ему слабо, это ему 'Валерик, помоги!'!!!

— Я, Гена, может и не настолько красив, как ты, может, и совсем некрасив. Да только это еще недостаточное основание для того, чтобы считать меня идиотом и слепцом. Так что говори только за себя. А я в отличие от тебя с самого детства видел в Ларочке именно девчонку. И никогда не воспринимал ее ни хорошим парнем, ни младшим братом!

Дидковский уже плохо соображал, что говорит, что происходит. Сказал — и осекся. Да уж, здорово получится, если Генка догадается о его истинных чувствах к Ларочке! И чего это он, собственно, разоткровенничался перед этой сволочью?!

— Если уж на то пошло, — попытался выкрутиться он. — То она для меня всегда была младшей сестренкой, а не братом, как для тебя. Она же вот в этом самом доме, можно сказать, дневала и ночевала! Ну, насчет ночевок я, пожалуй, несколько утрирую, но тем не менее этот дом для нее не менее родной, чем родительский. А ты сейчас хочешь все опошлить, превратить ее второй родной дом в публичный. В рассадник зла, в Дом Мерзости и Похоти. Но между прочим, это мой дом! И он должен оставаться домом как для меня, так и для Ларочки. Я не хочу ложиться в постель и думать, что часом ранее здесь кто-то кувыркался, пусть и на других простынях. Я не хочу случайно обнаружить следы твоей деятельности в виде резиновых изделий в ванне или хотя бы в мусорном ведре. Это мой дом, а не общежитие второго таксопарка!!! И для Ларочки этот дом должен остаться именно домом! Тем домом, в который она может прийти в любую минуту, в самый трудный час и получить здесь реальную помощь. А то, что ты, здоровый дурак, научился хотеть баб, да никак не научишься обслуживать свои желания в материальном плане — это, прости, твои личные проблемы. Не я ли тебе говорил, что поступать нужно на финансы, поближе к деньгам, пусть и чужим, а не в твой дурацкий автодорожный? Работал бы сейчас в банке, имел бы себе неплохую зарплату и еще лучшие перспективы. А я, извини, не могу и даже не имею ни малейшего желания заботиться о твоей половой жизни. И как вообще в твою бестолковую голову могла прийти такая чудовищная мысль? Это же надо — превратить мой дом, дом, в котором Ларочка провела большую половину жизни — в блат-хату, в публичный дом!!!