Спроси у зеркала - [23]

— Как? — вопрос вырвался из Лариски сам по себе.

— Как-как, каком кверху, — невесело ухмыльнулась Сливка. — Причем в буквальном смысле. Правда, предварительно убедился, я ли это. Потом спросил, действительно ли я его люблю. Как ты думаешь, что я ответила?

И, не дожидаясь Ларискиного комментария, продолжила:

— Конечно, ответила, люблю больше жизни, на все ради него готова. А я ведь действительно готова была на все. Я и сейчас готова. Знаю, что сволочь, знаю, что гад, а все равно поступила бы так же. И еще тысячу раз поступлю, еще и Бога молить буду, чтобы пришел тысячу раз, даже если уверена буду, что придет только за очередной порцией кайфа. Ну и что? Может, я и рождена только ради его кайфа?

Сметанникова замолчала. Молчала и Лариска. Однако любопытство было сильнее чувства такта, и она не сдержалась:

— Так он что, он?..

Сливка улыбнулась, и с нескрываемым удовольствием ответила, словно сироп разлила:

— Ага! Он! Решил, сволочь, проверить, на что я ради него готова.

У Лутовининой аж дух захватило:

— И что?..

— Проверил! — торжествующе ответила Сливка. — Проверил! Оказалось — на всё!

— Совсем?.. — из Ларискиного горла вырвался только шепот, да и тот еле слышный, хриплый, жаркий.

— Ага! Совсем! Я ему доказала свою любовь! И еще бы тысячу раз доказала, только об этом и мечтаю!

— А он? — прохрипела Лариска.

— Ну ты чо, блин, креза? — Веселость со Сливки, как ветром сдуло. — Говорю ж — баклан. Он, сволочь, даже не поцеловал. Приходит иногда вот так, почти ночью, вызывает в подъезд, и без особых уси-пуси проверяет, блин, не померкла ли моя любовь. Ну а я, ясен перец, доказываю, что моя любовь померкнуть не может, только разгорается пуще прежнего. Никогда ни о чем не прошу, только стараюсь доказать свою любовь. А он, сволочь, даже не поцеловал ни разу.

— И что?

Сливка разочарованно ответила:

— А ни хрена! Даже приходить перестал! Уже почти месяц не приходит, представляешь?! У него там, в институтах, видимо, других шиз предостаточно! Уже месяц, целый месяц, сволочь, ни слуху, ни духу! Я уже и звонила тысячу раз, а он только бухтит: не звони, мол, понадобишься — сам приду. Вот и все. Я уже все глаза выплакала, его ожидаючи. Ох, Ларка, знала бы ты, как меня плющит! Знала бы, на что я ради этого козла готова! Все вынесу, все стерплю, только бы дождаться, только бы пришел хоть на пять минут! Я б ему тогда и за пять минут показала, как его люблю! Как ты думаешь, он еще придет?

Лариска задумалась:

— Нуууу… Как знать… Вот только… А ты уверена, что это и есть любовь? Юль, мне кажется, любовь какая-то другая должна быть. Он, может, потому и не идет к тебе, что и так знает, что у тебя давно крыша улетела, что сохнешь по нему. Ему ведь не надо за тебя бороться — ты и так у него в кармане. Ты ж себя, как тряпочку, перед ним расстелила. Вот и жди теперь, когда ему половая тряпка понадобится. А когда ему нужна телка, он, небось, к другой отправляется. Нет, Сливка, сдается мне, ты крезанулась. Даже если и фанатеешь до потери сознания — нельзя так тупить, превращаться в половую тряпку.

Сметанникова залилась колокольчиком:

— Ох, шиза ты, Лутовинина! Сама ты крезанутая! Да знала бы ты, какой это кайф, когда любимый человек и… Ладно, ты еще маленькая, рано с тобой еще такие вещи обсасывать. Да только вот что я тебе скажу: называй, как хочешь, пусть я буду крезой, тряпкой половой, пусть. Но за это счастье можно все отдать. Вот только вспомню, как он подойдет ко мне в темном подъезде, вокруг не видно ни зги, а он, ни слова не говоря, без артподготовки, нагло так — рраз, и в дамки! С ходу — рраз, и рукой под халатик! И все, хоть умри — такой кайф, слов не найду! Эх, жаль, ниже падать некуда, а то б я с радостью, только бы пришел, только бы вспомнил обо мне, миленький, родненький! Уй, Ларка, я его так люблю, так люблю!!!

Лутовинина промолчала. Не нравилась ей Сливкина позиция, определенно не нравилась. Как-то это все неправильно, как-то это нехорошо. Может, она и правда чего-то не понимает? Но разве это правильно, когда вместо первых поцелуев и невинных ласк — вот так вот — рраз, и сразу в дамки? Без лишних разговоров, без уси-пуси, сразу под халатик? И это — любовь?!!

— Юль, а с чего ты взяла, что это любовь? Ну вот почему ты уверена, что ты его любишь?

Сливка усмехнулась:

— Я ж говорю — шиза. Да как же Геночку можно не любить?

Лариска возмутилась:

— Ну я ведь не люблю, и ничего, живая. Так с чего ты взяла, что это и есть любовь? Может, это никакая не любовь, а детская твоя дурь в башке до сих пор играет? Ты ж совсем еще сопля зеленая была, когда в него влюбилась. Ну да, он красивый был пацанчик, и все девчонки были в него немножечко влюблены, кроме, наверное, меня — для меня он всегда был только другом, как Валерка. Но смотри, все девчонки переросли эту пургу, все живут нормальной жизнью, и только ты зациклилась на своем Геночке. Мне кажется, ты действительно просто застряла в детстве, а на самом деле никакая это не любовь, просто привычка любить. И на самом деле ты его не любишь, ты просто убедила себя в этом…

— Это у тебя еще детство в заднице играет, — довольно грубо перебила ее Сметанникова. — А я его люблю! И не тебе судить о любви, не тебе! Тебе бы еще в куклы играть, ты ведь даже не догадываешься, что такое любовь! А пытаешься меня учить уму-разуму. Я с тебя тащусь, блин! Подожди, вот найдешь объект для внимания — еще совета у меня просить будешь: как доставить ему максимальное удовольствие. А я это умею, уж поверь мне, дитя, — высокомерно произнесла она.