Опасаясь, что Алексей запретит ей идти к Градовой и, конечно, отберет записку, Ольга решила сразу же направиться в суд.
Она стояла у дверей кабинета Градовой и ожидала ее прихода. По длинному широкому коридору два милиционера конвоировали наголо остриженного парня с тупым выражением бесцветных глаз.
— За убийство судят, — услышала она разговор стоявших рядом людей.
Ольга уже несколько раз мысленно произносила слова, которые хотела сказать судье, и даже продумала, в какой момент ей следует вынуть записку и передать Градовой. И все-таки ее не оставляло беспокойство от необычности предстоящей встречи. Было мгновение, когда она вдруг решила уйти, но сумела побороть сомнения и страх. Ольга прижалась к стене, и от этого ей стало зябко.
— Вы кого ожидаете? — услышала она голос женщины, подошедшей к двери.
— Судью Градову, — выдохнула Ольга.
— Я Градова. Что случилось?
— Здравствуйте. Я — Ольга Щербак. Мой муж…
— Знаю.
Градову раздражали слезливые просители, назойливо умолявшие ее проявить больше чуткости к их родственнику, дело которого она ведет. И хотя Градова всегда испытывала определенную жалость к близким подсудимого, такие просьбы ее глубоко оскорбляли.
— Я не хочу вас ни о чем просить, — сказала Ольга, догадавшись о мыслях судьи. — Только скажите: как его дела?
— Странный вопрос. Суд еще не кончился. Будет приговор — сами поймете. Извините, меня ждут. — И Градова вошла в кабинет.
Только услышав стук закрывшейся двери, Ольга поняла, что все кончилось: она упустила момент, чтобы передать записку Бурцева.
Ругая себя в душе, Ольга, однако, не зашла в кабинет и направилась к выходу.
Через полчаса она была в гостинице.
Алексей опешил от неожиданного появления Ольги.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Просто я соскучилась. Здравствуй, Алеша.
Они поцеловались.
— Как Сережа?
— Хорошо. У мамы он.
Ольга села на диван, поставив у ног чемоданчик, где лежали рубашки мужа и банка клубничного варенья. Белую сумку она держала в руках, словно собиралась тут же уйти.
— Ты что-то скрываешь? — заметив состояние жены, сказал Алексей.
— Просто устала. Ночь в дороге. За тебя душа болит.
— Что ж делать, Оленька? — Алексей включил электробритву. — Извини, мне скоро в суд идти.
Комната наполнилась тоскливым жужжанием. Оно раздражало Ольгу и почему-то напоминало жесткий разговор с Градовой.
— Скажи, Алеша, почему ты признал себя виновным?
— А говоришь, ничего не случилось, просто соскучилась.
— Я очень боюсь потерять тебя, Алеша. Зачем ты признал себя виновным?
— Я был начальником запани. И все двадцать лет знал, что за Сосновку отвечаю я. Почему же теперь, когда случилась авария, я должен забыть про это? И кто мне поверит, что я неповинен?
— Что с тобой, Алеша? Неужели во всем виноват только ты? Каныгин сорок лет на запани. Он не подставил своей головы.
— Он может, а я…
— На таких воду возят! — не дала ему договорить Ольга. Резким движением она раскрыла сумку и, вытащив записку Бурцева, воскликнула: — Вот виновник! Почему ты прячешь эту бумагу?
— Записка здесь ни при чем.
Вскочив с дивана, Ольга всплеснула руками и умоляющим голосом попросила:
— Объясни! Я хочу понять. Если Бурцев, главный инженер треста, пишет: «Принимаю ответственность на себя», почему ты заслоняешь его своей грудью? Ведь тебе сидеть пять лет. — Она протянула ему бумагу: — Прошу тебя, отдай ее судье.
— Спрячь записку, Ольга. Она мне не нужна.
— Нельзя быть таким жестоким.
— А хорошо поступать, как ты советуешь? Прийти в суд и рявкнуть: «Бурцева судите, а не меня!» Так, что ли?
— Но они не знают об этой записке.
— Бурцев живой, могут спросить. Да и мало что изменит эта записка.
— Ты должен действовать. Нас бы хоть пожалел. — Голос Ольги дрогнул. — Я прошу тебя, ну посоветуйся с защитником. Ты ж ничего не украл. Никого не убил. Тебе нечего стыдиться. Случилось горе. Меня не слушаешь — стерплю. Зачем себя казнишь?
— Я иначе не могу. Как тебе объяснить? — Алексей вышагивал по комнате. — Оставим записку. Рассуди сама. Меня привлекли к уголовной ответственности. Идет суд. При словах: «Подсудимый Щербак» я встаю. Ты предлагаешь на все отвечать: «Моя хата с краю». Достойно ли это, Ольга?! Я сам не сплю. Здесь все горит — он дотронулся ладонью до сердца. — Не могу перешагнуть через свою совесть. Себя уважать перестану.
— Почему же твоя доброта должна спасать других? Кто Сереже заменит отца, когда тебя уведут в тюрьму? Бурцев?
— Ладно, Ольга. Мне пора. Располагайся. Обедай без меня. Я приду поздно.
Он вышел из гостиницы. Было теплое утро. Щербак постоял, невесело вглядываясь в лица прохожих, и зашагал в суд.
Страницы, которых нет в судебном деле
Возле дома Щербака остановилась машина, и кто-то постучал в окно. Это приехал шофер управляющего трестом Назарова.
— Я за вами, Алексей Фомич, — сказал он. — Хозяин велел приехать.
— Домой отпустили его?
— Куда там! Мается в больнице. Лежит и все в одну точку смотрит, как чокнутый. Не дай бог, чтобы так прихватило! Ужас! — Виктор был молодой парень, балагур, но шофер классный, за что Назаров уважал его и баловал.
— Как его самочувствие?
— Хреново, но держится молодцом. Семь флаконов лекарств извел. Кошмар! И все дни считает, когда выпишется, — шофер похрустел яблоком и погодя спросил: — А у вас как?
