Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России - [66]

На мои вопросы г-н Рюмин ответил, что книг и журналов он не помнит и не знает, приносили к нему подписанные журналы или проекты их?

Предложили мы вопрос Храмкову. Зная, что’ такое конкурс, мы спросили его о внутреннем состоянии конкурса.

Беспорядочно велся он; в товарищах — неурядица; журналы рвутся; по поводу их идут дела в губернском правлении; претензии не рассмотрены несколько лет; деньги все израсходованы на конкурс.

Разве из этого описания конкурса можно вывести убеждение, что повестки только потому, что они не согласны в нумерах с нумерами исходящего алфавита, несомненно подложны? Разве при этой медленности конкурса есть повод сомневаться, что к Рюмину Маруев являлся с проектами удовлетворения кредиторов? Мало того, из записи Маруева Храмкову от 30 мая видно, что Маруеву поручено было заготовить дело для общего собрания.

Следовательно, заготовление им повесток было вещью естественной.

Против меня можно заметить: зачем же в повестках говорится о получении денег, когда их быть не могло?

Это объясняется формализмом. Ко дню, когда назначается общее собрание, вызываются все кредиторы. Цель вызова — согласно взаимному отношению кредиторских претензий разделить имеющуюся сумму. До дня, пока не рассмотрится правильность расходов, сделанных конкурсом, сумма прихода есть достояние конкурсной массы, а кредиторы, по общему правйлу, суть претенденты на эту сумму.

Вот объяснение, почему в повестках упоминалось о получении денег.

Что касается до векселей Храмкова, то вы слышали его собственные показания. Не доверять им нельзя, нельзя потому, что всякое сомнение устранено экспертами. Он и эксперты признали руку за его.

В делах, где нужно специальное знание, голос эксперта — авторитет, и мне в высшей степени непонятно, как можно было господину товарищу прокурора давать так мало цены их показанию. Его предположение, что Храмков отказался от показания, повидавшись с Маруевым и упрошенный им* есть предположение и только. За то же, что подписи эти принадлежат самому Храмкову, — голос экспертов. Выбор невозможен.

О векселях — довольно. Но показания Храмкова для меня важны: он способен был оклеветать Маруева, он приписывает Маруеву и подпись на лоскутке бумаги, которая, по словам экспертов, принадлежит Храмкову. При такой недостоверности Храмкова товарищ прокурора, однако, находит возможным верить Храмкову, когда он отрекается от подписей под повестками, верить ему, несмотря на то, что сходство в известной степени признается, и что во всяком случае эксперты отрицают сходство этих подписей с рукою Маруева.

Еще одно соображение: если бы Маруев хотел передать Рюмину фальшивые повестки, то, конечно, скрыл бы свою руку. Но на повестках обыкновенная, нимало не измененная рука Маруева. Это дает веру словам его о назначении повесток, — что они были запасные.

Преступнику свойственно скрывать концы в воду. Здесь же, если это подлог, — самовольное обречение себя на погибель.

Спор о подлоге — не признак подлога: не каждый ли день наши гражданские дела начинаются рядом споров о них. Это — болезнь наша. Старый процесс, где нелишними были всякие средства, затягивающие дело, приучили нас, — и вот чем можно объяснить дело Храмкова. Этим же объясняется, быть может, и дело Нероновой.

Бросая беглый взгляд на дело, приходишь к убеждению, что сомнения и сомнения выносятся из всех свидетельских показаний. Взаимное противоречие Нероновой и Иванова, отказ от всяких обвиняющих показаний со стороны Рюмина, внутренняя несостоятельность Храмкова — вот материал обвинения.

Сверх того мы читали, что показал Щитунин, умерший уже свидетель. Сомневался и он, Маруев ли ему принес повестку. Останемся верны и мы этому сомнению.

Но, кроме свидетелей, мы слышали экспертов. Они чужды интересам дела, их голос авторитетный. Но что они говорят? Они приписывают подписи Храмкову, они отрицают сходство руки Маруева с этими подписями.

Итак, только два убеждения можно вынести из дела: или подсудимый невиновен, или виновность сомнительна.

Но то и другое ведет к необходимости оправдания.

Третьего рода убеждение, думаем, невозможно. И можно ожидать, что с вашим приговором кончится для подсудимого неволя и засияет ряд светлых, свободных дней…

Дело Росковшенко и других, обвиняемых в подлоге векселей

26 июня 1883 г. в Одессе кредиторам товарища прокурора Одесского Окружного суда В. Росковшенко, собравшимся в его квартире, по его приглашению, стало известно, что Росковшенко из Одессы скрылся.

Немедленно после этого они стали обращать обязательства Росковшенко ко взысканию, и тогда же обнаружилось, что векселя, учтенные Росковшенко, подложны.

Всего подложных векселей оказалось на сумму около 20 тыс. руб. Все векселя находились в руках ростовщиков, которые и явились истцами по настоящему делу.

В. Росковшенко, товарищ прокурора Одесского Окружного суда, был переведен из Витебска. Кругом в долгах, он, по переводе в Одессу, на некоторое время был оставлен своими кредиторами, но, когда последние узнали, что он женился и занимает видное место по службе, они стали требовать от Росковшенко уплаты.

Скрывая свои долги от жены, он для оправдания их стал заключать займы у одесских ростовщиков, и затем все с той же целью расплатиться, будучи не в состоянии получать векселя для учета своих знакомых, стал учитывать подложные векселя.