Спой мне еще - [7]

— Спасибо. Ну, теперь я не заболею, ты обещаешь?

Таис внимательно смотрела на то, как я сажусь напротив костра для того, чтобы наблюдать за жарившимся кроликом, и кладу аккуратно сложенную рубашку рядом с собой. Я повернулся к ней, взгляды наши встретились, и она, покраснев, торопливо отвернулась.

— В том, чтобы смотреть на меня, нет ничего запретного, — улыбнулся я. — Да и в твоем врачевании тоже. Ну, каково это — приехать из Афин сюда, на Восток? Наверное, ты будешь скучать по морю.

Она вздохнула.

— Да. Я очень люблю море… отец научил меня его любить.

- Я бывал в Афинах. Думаю, как-нибудь мы с тобой туда доберемся. У нас будет много времени для того, чтобы путешествовать. Жаль, что за триста лет невозможно побывать везде. Но я покажу тебе много красивых мест.

— Как здорово! А куда мы поедем в первую очередь? Я думаю… ой!

Невидимая ночная птица в кронах деревьев разразилась заливистой трелью, и Таис испуганно вздрогнула. Я назвал птицу по-арабски, и она попыталась повторить слово.

— Почему она поет по ночам?

— Потому что она любит луну.

Таис улыбнулась и снова прислушалась к птице — на этот раз, без страха, с интересом.

— Где там твои ягоды? — поинтересовался я.

Она недовольно покачала головой.

— Сначала нужно съесть кролика. Потому что ягоды сладкие, и они портят аппетит .

Спать мне не хотелось, и после того, как Таис уснула, я сидел, прислонившись к стволу одного из деревьев и продолжая размышлять о Весте в образе ангела смерти. Я решил, что небо нужно наделить своим, отдельным характером, сделать его самостоятельным элементом рисунка, но вместе с тем дополняющим идею. Оно должно быть тревожным и сумрачным, но не символизирующим отчаяние.

Время от времени я поглядывал на Таис, и в какой-то момент заметил, что она начала ворочаться во сне, а потом свернулась клубком. Неудивительно: время близилось к утру, и воздух стал холодным. Я достал из сумки тонкое, но теплое одеяло из верблюжьей шерсти — пару лет назад я купил его у одного из странствующих бедуинов — и укрыл им Таис. Почувствовав мягкое прикосновение чего-то пушистого, она завернулась в него словно в кокон, и снова стала похожа на ребенка. На этот раз, не испуганного, а спокойного и расслабленного — такого, который пару минут назад дослушал добрую сказку с хорошим концом и уже засыпает.

Я поправил одеяло в последний раз и присел у догорающего костра. Впереди нас с Таис ждали три века бесконечных странствий, во время которых ей нужно будет перенять все мои теперешние умения. Или же хотя бы их часть. Интересно, о чем думала Дана в то время, когда я спал у костра, а она смотрела на меня? Я думал о том, что на долю Таис придется достаточно злых сказок с плохим концом — точно так же, как это было в моем случае. Хочется верить, что и добрых будет достаточно.

Перед самым рассветом я попытался подремать хотя бы полчаса — день обещал быть длинным и непростым — но уснуть не получилось. Будить Таис не хотелось, да и необходимости в этом я не видел, и поэтому отправился на поиски съедобных ягод: ведь вчера она ходила по темному лесу, собирая их для нас, и теперь ей было бы приятно получить приготовленную специально для нее порцию на завтрак.

Лес понемногу просыпался и наполнялся дневными звуками: под ногами носились мелкие животные, а из чащи, куда свет солнца добирался редко, доносились шуршащие шаги живности покрупнее. Через несколько минут я нашел, что искал: большой куст с ярко-алыми ягодами, по всей видимости, еще не тронутый ни птицами, ни зверьми. Воспользовавшись вчерашним примером Таис, я собрал ягоды в ее платок, свернул его, превратив в узелок, и направился обратно. И по возвращении обнаружил, что моей спутницы, которая совсем недавно спала как убитая, и след простыл. Одеяло, которым я ее укрыл, сложенное вчетверо, лежало на моей сумке, а рядом Таис положила крошечный букет.

Я опустил узелок с ягодами на землю, огляделся и прислушался. Птицы, встречая утро и радуясь новому дню, уже распевали на все голоса, но среди этого гомона без труда можно было уловить высокий и чистый, как предрассветный воздух, звук. И я бы поспорил на что угодно: его издавала не птица. Удивленный своей догадкой, я прошел сквозь кусты и оказался на другой поляне. Ее делил надвое небольшой ручей — вероятно, «родственник» горного озерца. Таис сидела на траве возле ручья, плела венок из белоснежных цветов и… пела. Услышав вблизи эту незамысловатую мелодию, я замер, пораженный тем, как звучал ее голос.

Если бы чистый горный родник в том месте, куда еще не ступала ничья нога, мог бы петь, то он пел бы именно так. Без слов, потому что слова ему были не нужны: он звуком благодарил природу за то, что она создала его таким, и теперь он может украшать собой землю и давать воду. Мне казалось, что слова иногда мешают песне, и что наиболее точно выразить ощущения может только чистая мелодия, и поэтому я предпочитал игру на музыкальных инструментах пению, но и подумать не мог, что человек или темное существо способны извлечь такие звуки без инструмента. В такие моменты слезы сами катятся по щекам, и ты не можешь понять: как голос проник тебе в душу, и как она различает те ноты, которые не может уловить слух?..