Способы создания миров - [2]
Почему же тогда Кассирер подчеркивает разнообразие миров? В каком важном и часто пренебрегаемом смысле существует много миров? Подчеркнем, что вопрос здесь стоит не о возможных мирах, созданием и управлением которыми заняты многие из моих современников, особенно в районе Диснейлэнда. Мы ведем обсуждение в терминах не множественных возможных альтернатив к единственному действительному миру, но множественных действительных миров. Как интерпретировать такие термины как «реальный», "нереальный", «вымышленный» и «возможный» — следующий вопрос.
Рассмотрим для начала утверждения "Солнце всегда движется" и "Солнце всегда неподвижно", которые, хотя и одинаково истинны, конфликтуют друг с другом. Скажем ли мы тогда, что они описывают различные миры и что действительно существует столько различных миров, сколько имеется таких взаимоисключающих истин? Скорее мы склонны расценивать эти две вербальные последовательности не как полные утверждения с собственными истинностными значениями, но как эллипсисы для некоторых таких утверждений как "В системе координат A солнце всегда движется" и "В системе координат Б солнце всегда неподвижно" — утверждений, которые могут оба быть истинны об одном и то же мире.
Однако системы координат, кажется, менее принадлежат тому, что описано, чем системам описания; и каждое из этих двух утверждений связывает то, что описано, с такой системой. Если я спрашиваю о мире, вы можете предложить мне рассказать, каков он в одной или многих системах координат; но если я настаиваю, чтобы вы сообщили мне, каков он вне всех систем координат, то что вы можете сказать? Мы ограничены способами описания, что бы ни описывалось. Наша вселенная, если можно так выразиться, состоит из этих способов в большей степени, чем из мира или миров.
Альтернативные описания движения — все из них в почти одних и тех же терминах и обычно поддающиеся преобразованию друг в друга — дают лишь небольшой и довольно бледный пример разнообразия в теориях мира. Намного серьезнее предстает обширное разнообразие версий и способов видения в некоторых науках, в работах различных живописцев и писателей и в нашем восприятии этих работ, обусловленном обстоятельствами и нашим собственным пониманием, интересами и прошлым опытом. Даже если мы отбросим все иллюзорные, неправильные, или сомнительные версии, остальные все же показывают нам новые измерения несоответствий. Здесь у нас нет никакого ясного множества систем координат, никаких готовых правил для преобразования физики, биологии и психологии друг в друга и вовсе никаких способов преобразования любой из этих наук в видение Ван Гога или Ван Гога в Каналетто. Те из этих версий, которые являются изображениями скорее, чем описаниями, не имеют никакого истинностного значения в буквальном смысле и не могут быть соединены конъюнкцией. Различие между сопоставлением и соединением двух утверждений не имеет никакого очевидного аналога для двух изображений или для изображения и утверждения. Резко контрастирующие версии мира могут, конечно, быть релятивизованы: каждое правильно для данной системы — для данной науки, данного художника или данного воспринимающего и ситуации. Здесь снова мы сворачиваем от описания или изображения 'мира' к разговору о самих описаниях и изображениях, но теперь у нас не останется даже утешения взаимопереводимости или любой очевидной организации этих нескольких рассматриваемых систем.
Все же разве правильная версия не отличается от неправильной просто применимостью к миру, так, чтобы сама правильность зависела от мира и подразумевала его? Скорее нам следовало бы сказать, что 'мир' зависит от правильности. Мы не можем проверить ту или иную версию, сравнивая ее с миром неописанным, неизображенным, неосознанным, но только другими средствами, которые я буду обсуждать позже. Мы можем говорить об определении того, какие версии являются правильными как 'сообщающие нечто о мире', где 'мир' предполагается тем, что описывают все правильные версии, но все, что мы узнаем о мире, содержится в правильных его версиях. Хотя лежащий в основе мир даже без своих правильный версий не должен быть отклонен теми, кому он нужен, возможно, в целом он — затерянный мир. Для некоторых целей нам может понадобиться определить отношение, которое будет так сортировать версии по группам, что каждая группа составляет мир, а члены группы — версии этого мира. Но для многих целей правильные описания, изображения и восприятия мира, "способы, которыми мир существует", или просто версии, можно рассматривать как наши миры.[4]
Так как сам факт, что существует множество различных мировых версий, едва ли спорен, а вопрос о том, сколько существует "миров в себе" (если таковые вообще имеются), фактически пуст, то в каком нетривиальном смысле Кассирер и согласные с ним плюралисты настаивают на существовании множества миров? Думаю, что в следующем: множество различных мировых версий имеет независимый интерес и важность, без всякого требования или предположения их сводимости к единственной основе. Плюралист, далекий от того, чтобы занимать антинаучную позицию, принимает науки в их полной ценности. Его типичный противник — монополистический материалист или физикалист, утверждающий, что одна система, физика, превосходит все другие и включает их все в себя — так, что каждая другая версия должна в конечном счете быть редуцирована до этой или отклонена как ложная или бессмысленная. Если все правильные версии могли бы так или иначе быть редуцированы до одной и только одной, то она могла бы с некоторой видимостью правдоподобия
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.