Спокойные времена - [120]

В институте где еще На факе

А ночевала

У подруг

У подруг У каких

Замужних Ведь имеют право мои подруги быть замужем Имеют или нет Выходить замуж

Имеют Эма конечно имеют Женщины должны иметь гораздо больше прав чем мужчины только мужчины этого никогда не поймут Они нас не чувствуют Эма Но у каких же подруг ты была Где ты проводишь время Три или четыре дня Ты помнишь их адреса и телефоны

Проверять станешь Это оскорбительно

Да Эма иначе я не могу Я отвечаю за тебя

Могла бы так не волноваться Не маленькая

Тем более Я мать Эма А мать иначе не может Не может не проверять Если мы хотим остаться друзьями

Друзьями Друзья не выслеживают Не вынюхивают следы как пес

Скажи где ты была

Я и сказала

Телефон

Четыре четыре пятнадцать Довольна

Пятнадцать пятнадцать

А ты слушай лучше Четыре четыре пятнадцать Однокурсница замужняя Она не шляется не то что я У нее есть муж

А если нет по-твоему надо шляться И без мужа женщина не должна шляться

Ладно уж ладно проверяй

Здравствуйте Это четыре четыре пятнадцать

Эх мама

Извините Глуоснене Скажите Эма у вас ночевала

Мама ты бы не срамилась

Здрасте У нас

Спасибо Спасибо что сказали Теперь я спокойна

Что там она говорила, доцент И.?

«Будем откровенны, хотя бы среди своих. Как это ни удивит вас, как ни огорчит, но вашу дочь все называют…»

«Шобыэтпридумать?..»

«Да. Именно. У всех нынче клички. Прозвища. Вы как мать своего младенца могли бы призадуматься… Уже не говоря о том, что подобные детали компрометируют товарища Глуосниса, которого я, невзирая на все дистанции, имела возможность неплохо знать… в своем журнале он даже главу из моей кандидатской… но вы, коллега, как мать должны бы все-таки…»

Доцент И. у нас нерушимый оплот нравственности; стекла очков победоносно сверкают, кости — сухие палки — трещат, джинсовый — нет, уже вельветовый — скафандр шуршит.

«Ах, замолчите!.. Вы не знаете ее!.. Совсем!.. Эму, Эму, — кого!.. Она очень чуткая девочка… Да, коллега, и одаренная… По-вашему, моя дочь не может быть одаренной?.. Почему же? Почему — — —»

А в магазине?.. Там, возле дома… Классная руководительница.

«Нам с вами надо поговорить, товарищ Глуоснене… О вашей Эмочке…»

«Глуоснене? — прошелестело из очереди у кассы. — Которая… Мать Глуосните?.. Той самой… Глуосните?!»

«А что? — поворачиваюсь на голос. — Это я… В чем дело?»

«В том, что ваша дочь… ваша Глуосните портит моего сына…»

«Сына?!.. — это было как обухом по голове. — Портит?!»

«Да, Видаса… из десятого «А»… авиамоделиста… Будто не знаете…»

«Ну уж, это вы хватили через край!.. — пробасил мужской голос из той же очереди у кассы. — Девушка? Портит? Всегда парни девушек портят. Во все времена так было…»

«А теперь все наоборот…»

«Девушки сегодня, знаете, то самое активное начало…»

«Что вы говорите! Парень в подоле не принесет, оттого и смел… а девка… плетется потом следом как овечка… и, понятно, всегда виновата…»

«А вы не защищайте…»

«А я не защищаю, только…»

«Драпает!.. Ишь, ишь — и не слушает, сразу драпать!.. Вот это ма-мо-чка!.. Алло, так вы передайте своей милой дочке, чтобы к моему Видасу… из десятого «А», не совалась, слышите?.. Пусть к порядочным не лезет…»

Убежала без оглядки, ничего не купив, — какие уж тут покупки! «Драпанула». Так — про воришек… Видас, авиамоделист… «Пусть к порядочным не лезет…» К порядочным!..

Лес. Лес. Деревья. Покой. Да я. И никакого магазина. Сосны шумят, и я одна. Как тогда, в детстве. Только я да сосны. Только боль в сердце да я. И холодный пот по спине — чувствую, как сползает, и слабость в коленях, и…

За что, за что, за что?

Что я сделала им?

Ничего?

За что же они меня так?

Эма?

Пани Виктория, за что?

(Не рассказывала. Я ничего не рассказывала. Пила кофе, ничего не говорила. Смуглого Юлика не было. Давно… У каждого свои заботы, Мартулька. Свой крест… Молчала как рыба. Как земля. Пила кофе и молчала. А в ушах стояло: «Мать Глуоснене?.. Той самой?.. Мать?..» — голова вот-вот разорвется, будто внутри сжатый воздух, я чуть не потеряла сознание.)

Но не плакала, нет. И Эму нашла дома. Как нарочно, сегодня она сразу после школы пришла прямо домой. Только что после ванны (из-под двери еще выбивался пар), в белом пушистом халатике, повязав мокрые блестящие волосы желтой ситцевой косынкой, чуть подавшись вперед, чистенькая и невинная сидела она за фортепиано и сосредоточенно подбирала какую-то песенку. Девочка, женщина. Какая у нее будет судьба? Какая?.. И мне стало так жаль ее, так жаль, что я скорее прошмыгнула в «зеленую» комнату, уткнулась лицом в подушку и навзрыд заплакала — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — а сегодня вот я за Повелителя, Эма.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Ты, дорогая?.. Приду, приду, подожди меня! Полистай там журнальчики, пока я… Которые я принес тебе и оставил на столе… для тебя, для тебя оставил… Там про шахиню…

— Неинтересно…

— А я думал… как раз для тебя…

— Скучно всю ночь напролет с журналами…

— А сколько сейчас времени? Поздно?..

— Это я должна спросить…

— Дорогая, да ты… кажется…

— Не сержусь, нет, нет!.. — (Фу, этот голос, она не умеет им владеть, а женщина должна уметь, надо…) — Я жду тебя…

— Ну, еще часик… Еще не кончилось, и я, пойми, не могу…