Спокойные времена - [119]
И проснулся окончательно, в полном смысле, дрожа от стыда и проклиная на чем свет стоит такой дурной, такой постыдный, абсолютно лишний сои. Не свойственный ему. Проснулся, оперся локтями о подушку и сердито тряхнул головой. Рядом стонала жена, она звала: «Эма!.. Эма!.. Эма!..» Он с силой шевельнул ее за дрожащее плечо.
Марта не сразу сообразила, чего от нее хотят, и сердито нахмурила лоб.
— Ты кричишь во сне, Марта!..
— А-а… — протянула она в ответ… — А я сейчас во сне венчалась…
Она встала и начала одеваться, потом не спеша, мурлыча что-то себе под нос, побрела в «зеленую» комнату. Затрещала целлофановая обертка открываемой пачки таблеток.
«Значит, все… — почему-то вздохнул он. — Больше снов не будет…»
И уснул, уже ни о чем не думая, ничего не чувствуя; только странную, какую-то необъяснимую тяжесть во всем внезапно ослабевшем теле…
Сон. Она венчалась… Но кто это — незнакомый, ненужный ей человек, возникший откуда-то рядом и даже попытавшийся ее обнять? Ауримас? Он, ее, Марты, решение? Ну и пусть он!.. Это было давно, в голубых долинах детства. Почему, Мартушка, детства? Потому что он оттуда, хотя пришел позже. Хотя и не такой, по какому изнывала, кого ждала… А чего же ты ждала, Мартушка?
Вот этого-то мы как раз и не знаем. Чего-то светлого, доброго. Чего-то необычного. А может, наоборот — постоянного, на каждый день, но чтоб было прекрасно. (Не то что сейчас…) Так все же: будни или праздник? Праздник, обращенный в будни, — уже не праздник, и человек снова начнет тосковать и стремиться к чему-то другому; к чему? К другому празднику, который своим чередом опять-таки неизбежно перерастет в будни?..
Ну, а то, что с ней только что было, — это уж нечто совершенно новое: она выходила замуж за Повелителя и примеряла парик, выбирала парик из целой кучи париков, выписанных откуда-то из Парижа, Рима и Гонконга, таких в Вильнюсе еще ни у кого не было… И не в том дело, что ни у кого: Марта женщина скромная и на такие вещи обычно не обращает внимания, разве только сегодня, в этот единственный и неповторимый раз, когда она венчается, а тот, чьей женой она станет, могущественный, торжественный и горделивый, стоит рядом с ней, с увлечением смотрит, как она облачается для долгожданного часа и говорит:
— Не надевай парик… Зачем тебе? Твои собственные волосы гораздо красивее! Нигде не видал таких нежных волос! Таких душистых и воздушных…
Не без сожаления отложила она в сторону гонконгский парик (такого нет и у Шалнене) и взялась за туфли: на черном лаке звездами горели золотые пряжки.
— Не надо… босые твои ноги гораздо прекраснее. В жизни таких не видел. Ни одна парижанка — а у них ноги стройные и изящные — не посмела бы сравниться с тобой…
С сожалением отказалась и от туфель. Взяла платье: белоснежное, тончайшего сиамского шелка, затканное серебром, с золотой каймою…
— Не надевай!.. Не надо, не надо никакой одежды! Твое тело лучше шелков! Ароматней, мягче, свежее!
— Лучше? — вскрикнула Марта в великом смущении. Мое тело? Такое тщедушное, хилое?!
— Неправда! Неправда! Неправда! — он энергично затряс головой. — Неправда!.. Такое, какое оно есть, оно прекрасно!.. Прекраснее всех!.. Какое есть… какое есть… есть…
— Но… — Она стремительно пробуждалась. — Ведь нас видит он! Меня! Такую!
— Видит? Кто? Тебя, мою супругу, видит?! — Повелитель зазвенел шпагой. — Где он? Что за тварь? Покажи мне его!..
— Не тварь — это мальчик… Тот — мой! Он… вот… он!..
И проснулась, увидела Ауримаса (откуда он здесь?), который при зажженной лампе, приподнявшись на локтях, с тревогой смотрел на нее; Марта чуть не заплакала.
— Я только что венчалась… Представляешь?.. С могучим Повелителем. Он знает, чего я стою… чего мне надо… знает…
И, вскочив с кровати (ой, кольнуло в сердце), сгребла со стульев свою одежду (небрежно кинутые спортивные рейтузы, кофту), выбежала в коридор…
Потому что ей почудилось…
Эма?.. Он ведет с собой Эму?.. Мальчик?.. За ручку, как когда-то меня?.. Как меня, стынущую в льдистой луже за углом избы…
Эму — откуда? Из какой лужи?
Из комнаты, откуда еще, разве ты не видела, что она там, кто — Эма, что ли, я ее со вчерашнего утра, да нет, она там всегда — милая малышка Эма, твоя, Марта, дочка, которой ты передала все женские тайны этого мира, но Эма все их вернула тебе назад, — прибереги для себя, маманя, Эме тайны ни к чему, ей все ясно, вот ведь какие чистые и какие честные у нашей Эмы глаза — у нашей Эмочки, она никогда не покривит душой, она не умеет лгать, Аурис, неужели ты не знаешь, что она не умеет. Итак: где ты была, Эма?.. Где ночевала?
