Сплошной обман - [43]

Позже, переодеваясь в детской, я с некоторой паникой посмотрела на часы и положила их на ночной столик рядом с браслетом. К моему воздушному наряду они совершенно не подходили. Примула, предварительно тяжело вздохнув, выдала мне шелковое нижнее белье и чулки из своего "нижнего ящика". На чердаке мы отыскали туфли цвета слоновой кости, которые прекрасно сочетались с платьем. (Я понятия не имела о возрасте наряда. Его простой стиль существовал во все времена, а длинные вечерние платья действительно периодически входят в моду.) Когда прохладный материал зашуршал над моей головой, я почувствовала, что переношусь в прежние, куда, более утонченные времена. На короткое мгновение меня вновь посетило безумное чувство, будто реальный мир является всего лишь порождением моего воображения; и тут часы принялись исполнять очередную симфонию. По такому торжественному случаю я второй раз за день подошла к зеркалу в форме херувима, висящему над умывальником (утром я, пробегая мимо, по привычке глянула в него), и решила, что прическа никуда не годится. Не имея под руками щетки, пришлось собрать еще влажные волосы в узел и закрепить в стратегических местах булавками ранней викторианской эпохи, которые обнаружились в вазочке под зеркалом. Поторопись, Тесса! Гиацинта с Примулой начнут нервничать, если ты немедленно не спустишься в гостиную.

— Превосходно! Как раз вовремя. Ты выглядишь восхитительно, милое дитя.

Гиацинта обежала меня со всех сторон, энергично размахивая немыслимых размеров клетчатой сумкой, куда она убрала свое вязание. Примула, высвободив шаль из цепкой хватки микроскопического ридикюля, восторженно присоединилась к славословию. Что мне оставалось делать, кроме как сказать, что сестры тоже выглядят превосходно? Наглая ложь, уж поверьте.

На Гиацинте, как и на мне, было длинное платье, но облегающее и вызывающе розового цвета. Ее и без того длинные мочки оттягивали огромные шарики горного хрусталя, а на отнюдь не вздымающейся груди во много рядов лежали искрящиеся ярко–красные камешки. Я попыталась убедить себя, что темно–синий школьный сарафанчик смотрится на Примуле совсем неплохо, но, по правде говоря, это было ужасно. Примула выглядела в нем на сто лет старше, а мини–юбка безжалостно подчеркивала ее тонкие, как спички, ножки. Зачем?! Ну зачем, скажите на милость, надевать сиреневые сетчатые чулки? Ну и дура же я! Разумеется, чтобы они сочетались по цвету с сетчатой же шалью!

— Мы так рады, что ты находишь нас очаровательными, милочка, — горделиво пропела Примула, благодарно заглядывая мне в глаза. На ее щеках пылали пятна, похожие на розовый цемент, а реснички словно опустили в гудрон. Я уж не говорю про помаду малинового цвета — складывалось полное впечатление, что старушка украдкой лакомилась вареньем, да забыла вытереть рот.

Дверь бесшумно отворилась, и неизменный Страш сообщил, что машина готова. Мне вдруг расхотелось ехать. Как я смогу сосредоточиться на том, чтобы добыть какие–то сведения, когда остальные гости будут потешаться над бедными сестрицами, пряча гнусные ухмылки за стаканами с хересом? Пожилые люди такие ранимые. Как, порой, и молодые.

Дорога до Чейнвинд–холла выявила всю зыбкость границы между жизнью и смертью, о чем я раньше никогда не задумывалась. Повез нас не Страш. Он всего лишь распахнул перед нами дверцы механизма, больше всего напоминавшего старинный катафалк. За руль села Гиацинта, а мы с Примулой разместились рядом.

— Всем удобно? Люди кривились, когда двадцать лет назад Артур Уилкинсон окончательно перешел на кремацию и мы приобрели его надежную старушку. Но мы знали, во что вкладываем деньги. На эту машину можно полагаться на все сто процентов. Кто бы позволил, чтобы автомобиль с покойником вдруг заглох в транспортной пробке? Тесса, если на обратном пути почувствуешь усталость, можешь прилечь на подстилку для Минни. Она иногда любит куда–нибудь прокатиться.

Гиацинта нажала на акселератор, и я вцепилась в дверцу. Катафалк пулей ринулся в вечернюю мглу, которая отнюдь не рассеивалась светом фар: Гиацинта наотрез отказалась их включить, так как у нее от бликов болели глаза.

— Мисс Трамвелл, а вы давно получали водительские права? — робко спросила я, подпрыгивая на сиденье.

— Водительские права? А что это такое? — Гиацинта расчистила на запотевшем стекле пятнышко размером с дверной глазок. — Нет, своих у меня никогда не было. Я пользуюсь правами нашей покойной мамы, из сентиментальных соображений. Вот мы и приехали! Чейнвинд–холл.

Катафалк скакал и сотрясался как безумный на всем пути по длинной извилистой подъездной дорожке, налетел на ничего не подозревавшее дерево, сделал крюк по клумбе и, взревев, наконец–то остановился. Я собрала свои бедные кости, которые последние сто метров покоились на коленях Примулы, и убедилась, что все еще жива. Правда, поджилки будут, наверное, трястись отныне вечно. Пригнувшись под порывами завывающего ветра, сопровождаемые яростными струями дождя, мы заправскими спринтерами преодолели расстояние до дома и взлетели по ступенькам. И все равно промокли до нитки. Влажные подолы путались в ногах, волосы змеями лезли в лицо, а мы сбились в кучу, чтобы ветер не унес нас неведомо куда. Безупречный дворецкий, открывший дверь, должно быть, решил, что хозяева зазвали на обед троицу беглых каторжников.