Список Мадонны - [145]

Хьюитт проявил милосердие и избавил Мартина от дальнейших мук совести. К нему, казалось, вернулся юмор, и он поинтересовался о Шарле Хуоте и еще нескольких патриотах. Он рассказал, что слышал о том, что «Буффало» затонул в Тасманском море, и мрачно проворчал, что хорошо было бы, будь при этом на борту Ниблетт и Вуд. Хотя, пользуясь его же любимым выражением, это было бы «чертовски слишком хорошо», чтобы так случилось. Мартину хотелось представить ему Коллин, но он стеснялся. Она выручила его и представилась сама, протянув руку Хьюитту, который с удивленным видом пожал ее.

— Рад с вами познакомиться, мисси. — Он, должно быть, заметил, как она смотрела на серую лошадь, поэтому без остановки продолжил: — Вам понравился серый, а? Он красавец! Его хозяин мистер Томпсон. По его словам, он самый лучший в стране на дистанциях больше мили. Десять забегов он прошел без поражений. Нет никакого интереса ставить на него в следующем забеге. Он фаворит.

Мартин заметил, как Коллин кивнула, и решил не забыть спросить ее, почему не было никакого интереса ставить на фаворита. Его взгляд тем временем не отрывался от Дяди Антуана, стоявшего с грустным видом. Клок сена прилип с одной стороны рта лошади.

— Я интересуюсь вот этим конем, Хьюитт. Его зовут так же, как моего дорогого друга, и я, думаю, поставлю на него просто в память об этом человеке. Но если судить по тому, как он выглядит, то я просто выброшу деньги на ветер.

Хьюитт посмотрел опытным взглядом на Дядю Антуана и сплюнул на землю.

— Знаешь ли, Мартин. Люди здесь думают, что они понимают в лошадях, но многие из них не отличают сена от соломы. Этот гнедой может быть лучше, чем кажется. Посмотри на его голову. Она только кажется большой, поскольку он худой. Он выглядит растянутым, не в лучшей форме. Ноги слишком короткие. — Он показал на контуры ребер Дяди Антуана. — Он слишком поджарый. Но это не значит, что он не может бежать.

Мартин от удивления открыл рот, а Хьюитт продолжал говорить даже тогда, когда поднимал передние ноги лошади:

— По слухам, у него плохие ноги. Посмотри на эти выпуклости. Костный шпат. Воспаление сустава на обеих ногах. — Он нажал на мягкую впадину у коленного сухожилия. — У него и с коленом не все в порядке. Но это ни черта не значит! Извините меня, леди, но это совсем ничего не значит. Насколько я понимаю, он все еще может бежать как ветер. Я говорил с освобожденным человеком, который им владеет. Он уверяет, что жеребец хорошо бегал у него в Уилберфорсе. Думаю, что стоит поставить шиллинг, сэр. Он вытянет. Скажем, двадцать пять к одному. — Он повернулся к Коллин, а потом продолжил: — Я слышал, что старик Джонси вычеркнул серого в своей книге и готов принимать ставки на второго в забеге. По крайней мере, семь или восемь к одному, мисс. Понимаете, о чем я?

Кто-то грубым голосом позвал Хьюитта с другого конца конюшни, а Мартин и Коллин вышли на солнце. Коллин объяснила, что когда ставишь на фаворита, нужно поставить больше, чем предполагаешь выиграть, и что старик Джонси был букмекером и был готов принимать ставки на ту лошадь, которая придет второй. Они посмотрели на лошадей, которых выводили в паддок. Дядя Антуан шел следом за серым. Рядом они выглядели нелепо. Как мог Дядя Антуан перегнать такого жеребца, как этот серый? Коллин прервала его мысли.

— Давид и Голиаф. Вот что это такое, Мартин. Давид и Голиаф. — Она порылась в своей сумочке и достала шиллинг. — Я поставлю на него, — сказала она решительно и направилась к группе людей, делавших ставки, у одного из зонтиков. Мартин неуверенно последовал за ней.

Букмекер сразу же заметил Коллин и сделал жест рукой в ее направлении.

— На кого будете ставить, мисси?

— Шиллинг на Дядю Антуана.

— Двадцать пять шиллингов к одному, Дядя Антуан.

Он написал что-то на клочке бумаги и передал ей. Коллин взяла бумажку и вопросительно посмотрела на Мартина.

— А ты поставишь на него шиллинг? Ведь это же Дядя Антуан, наш собственный Давид.

В памяти Мартина, как живое, возникло лицо Антуана Кузино, морщинистое и обветренное морем. На какой-то миг ему даже послышался раскатистый смех, и он ощутил на своем плече ласковое похлопывание мозолистой руки. Он вспомнил то, что дядя Антуан сказал ему незадолго до своей смерти, что-то о том, что вечной бывает вера, но не надежда. Вера длится дольше надежды. Надежда — это просто; вера — святая вещь. После этого он еще раз посмотрел на неказистого гнедого, стоявшего рядом с великолепным серым конем, его худое неказистое тело взывало о вере, которая сделала бы надежду реальной. Он схватил Коллин за руку.

— Нет, Коллин. Не шиллинг. Все. Все восемь гиней.

Она зачарованно смотрела, как он достал восемь золотых монет из своего кошелька.

— Все восемь! На победу? Ты уверен, Мартин?

Он кивнул.

— Тогда давай сделаем это!

Мартин нерешительно подошел к тому же самому букмекеру. И медленно выговорил, словно стесняясь говорить по-английски на публике:

— Восемь гиней на Дядю Антуана.

Из небольшой толпы, собравшейся, чтобы сделать последние ставки, раздался легкий гул, но Мартин его не заметил. Он видел только, как все его сбережения исчезали в черной сумке, а затем голос произнес, как бы объявляя об их окончательном исчезновении: