Списали - [2]

«Флюмажный очкарик» сидел и читал газетку. Читал увлеченно, ничего вокруг не замечая. Гошка, проникшись интересом очкарика, заглянул в газету и увидел, что напечатано не по-русски. Очкарик, покосившись на него, негромко фыркнул и, пошелестев газетой, отвернулся.

«Вот контрик, — удивленно, но и с оттенком уважения подумал Гошка, — шпарит на иностранном и хоть бы что. Вот ему без очков — никуда? А мне? — Гошка только на секунду представил себя в очках и тут же болезненно поморщился, словно увидел что-то до невероятности неприличное, и поспешил перевести мысли на новый курс: — С мужиком, конечно, было бы легче договориться: але фужер и килька в томате».

Гошка разволновался и сказал:

— Я на минутку, покурить. Если что, скажи тут...

«Флюмажный очкарик» молча кивнул и теперь посмотрел на Гошку.

Курил Гошка в туалете, привалившись плечом к оконному косяку и безразлично глядя на плачущее стекло с кляксами белил на внутренней стороне. Думал, что в такую погоду весенних загораний нет и ребята, соскучившиеся за зиму по прыжкам, околачиваются в коридорах авиабазы, с надеждой посматривая на деловито пробегающих летнабов. Потом, к вечеру, когда их распустят, долго будут маяться во дворе, упиваясь прохладой падающего дня, рассказывать такие истории, каких больше нигде и ни от кого не услышишь. И вот его, именно его, среди них нет. Кто-то вспомнит, пожмут плечами, вздохнут и все...

Гошка швырнул окурок в раковину и решительно пошел в кабинет. Очкарик, только что собиравшийся переступить порог, поспешно уступил и подозрительно потянул воздух продолговатыми, как у овчарки, ноздрями.

— Здрасте, — сказал Гошка, останавливаясь у стола, сбоку которого сидела молоденькая медсестра. — Я на минутку.

— Нина Александровна, — скучным голосом окликнула медсестра, — опять этот...

— Георгий Михайлович Разуваев, — подсказал Гошка и сел на стул для пациентов.

Из маленькой и темной клетушки, где Гошке уже довелось побывать, вышла Нина Александровна и, не подходя к столу, уставилась прямо в Гошкины глаза.

— В чем дело? — сухо спросила она.

— Все в том же, — грубовато ответил Гошка.

— Что вы предлагаете? — Она не подходила к столу и все также прямо смотрела на него.

— Понимаете...

— Чтобы я, — перебила Нина Александровна, — дала вам заведомо ложную справку?

Говорила она ровно и холодно.

— Почему ложную? — Гошка заволновался. — Каких-то там ноль-ноль целых... Я же отлично вижу, я же не путаю вас со шкафом.

— Спасибо хоть на этом. — Нина Александровна нахмурилась и пошла к двери. — Следующий! — громко крикнула она и выжидающе посмотрела на Гошку.

В приоткрытую дверь просунулась голова очкарика.

— Ничего-ничего, — быстро сказал он, — я не спешу.

— В таком случае вам придется подождать до завтра, — вежливо сообщила Нина Александровна очкарику и, захлопнув дверь, уже Гошке: — Прием окончен.

— Нина Александровна, — заискивающе, решив «скурвить душой», заговорил Гошка, — войдите в мое положение.

— Перестаньте кривляться, — брезгливо поморщилась женщина, нервно дергая тесемки на рукаве халата. — Все равно я вам ничего не подпишу.

Гошка покраснел и поднялся. Он понял, что это конец. Понял отчетливо и ясно, как за минуту до этого его осенило, что очкарик тоже проситель.

— Спасибо, что не отказали, — с трудом сдерживая ярость, четко сказал Гошка и пошел на выход.

— Всего хорошего, — услышал язвительный голосок медсестры за спиной, но оглядываться не стал и дверью не хлопнул. На это его хватило. На стуле, сложив газетку, сидел очкарик и смирно смотрел перед собой.

— Что, брат, тебя тоже проценты подвели? — тяжело усмехнулся Гошка, присаживаясь рядом с очкариком.

— В каком смысле? — удивился очкарик.

— В прямом.

— Подвели, — неожиданно сознался очкарик. — А я, понимаете, очередь на машину дождался.

— «Жигули»? — деловито спросил Гошка.

— Да.

— Хреново. Но у меня еще хуже... Ты к ней сейчас не ходи, испортишь дело, — посоветовал Гошка. — У нее сейчас давление повышенное.

— Понимаете, — заволновался очкарик, — еще в прошлом году все было нормально. Я права получил, три комиссии прошел, все нормально и вдруг...

— Знаешь что, — перебил Гошка, — пошли посидим в кафе. Тебя-то как зовут?

— Сергей.

— Вот и отлично.

Все еще моросил дождь, на карнизах, угрюмо нахохлившись, сидели мокрые голуби, а под самыми тучами вкрадчиво кружил орел, что-то долго и терпеливо разглядывая на раскисшей земле.

В кафе они заняли угловой столик. Гошка ковырнул вилкой красный винегрет и поморщился.

— Ты где работаешь? — спросил он Сергея.

— Энергетик, — скучно ответил бывший «флюмажный очкарик».

— Инженер?

— Да.

— Хорошо зарабатываешь?

— Да как сказать...

— Машина?

— Отец помог. И очередь его.

— Понятно. А у меня — никого. Детдомовский. До сих пор в общаге живу.

Так они сидели и разговаривали, хорошо понимая друг друга и чем дальше — тем лучше.

— Понимаешь, Георгий, — волновался собрат по несчастью, — машина эта для меня до лампочки. Надо мне, я на производстве вместе с шофером возьму и хоть куда поеду. Но отец, понимаешь, он всю жизнь о своей мечтал, а у него с войны руки нет, левой. Ждал, пока я вырасту, институт окончу, семью заведу, права получу, и вот когда уже дождался... Понимаешь? Обидно. За отца обидно.