Спирита - [30]

Надежда еще не покинула меня – в тот момент я была счастлива уже тем, что Вы пришли. Вечер еще только начинался, счастливый случай мог сблизить нас. Мой кавалер проводил меня на место, и снова мужчины закружили на ограниченной банкетками площадке. Вы с Вашим турком присоединились к их потоку, рассматривая женщин и их наряды так, как будто перед Вами были выставлены картины или статуи. Время от времени Вы делились своими замечаниями с пашой, который дружески и серьезно улыбался в бороду. За всем этим я наблюдала сквозь веер, который, честно сказать, опускала всякий раз, когда Вы подходили ближе.

Сердце мое нещадно колотилось, меня бросило в жар, даже плечи мои стали пунцовыми. На этот раз Вы непременно должны были заметить меня: только сверкающая полоса из газа, кружев и воланов отделяла Вас от банкеток. Но злосчастный случай распорядился по-своему: двое-трое друзей моей матери остановились перед нами с комплиментами, часть которых досталась и мне. Ширма из черных фраков, одинаковых и в дни праздников, и в дни траура, полностью загородила меня.

Вам пришлось обойти эту группу, и я снова осталась незамеченной, несмотря на то что слегка вытянула шею в надежде, что Вы все-таки разглядите меня. Но как Вам было догадаться, что склоненные спины прячут хорошенькую девушку, которая думает только о Вас, да и на бал пришла исключительно ради встречи с Вами?! Благодаря красной шапочке турка, служившей мне ориентиром в этом муравейнике, я не теряла Вас из виду и заметила, как Вы, пройдя через весь зал, покинули его. Вся моя радость угасла, глубокое отчаяние завладело мною. Похоже, насмешница судьба дразнила меня и забавлялась, препятствуя нашему знакомству.

Я станцевала обещанные танцы, а потом, ссылаясь на легкую усталость, отвечала отказом на любые приглашения. Бал утратил все свое очарование, наряды словно поблекли, свет потускнел. Отец, проиграв сотню луидоров одному старому генералу, пригласил нас пройтись по дому и посмотреть оранжерею, о которой ходили самые невероятные слухи. Она и вправду оказалась великолепна. Мы очутились в девственном лесу, среди мощных пальм, банановых, грейпфрутовых деревьев и других тропических растений, в теплой, насыщенной экзотическими ароматами атмосфере. В глубине оранжереи беломраморная наяда медленно опорожняла свой кувшин в гигантскую морскую раковину, окруженную мхом и водными растениями. Там я увидела Вас во второй раз. Вы шли под руку с Вашей сестрой и не могли нас увидеть, так как мы следовали позади по узкой песчаной тропинке, которая петляла между кустами и цветами.

Мы сделали еще несколько кругов по гостиным, изрядно обезлюдевшим, так как танцующие, желая подкрепиться, направились к накрытым с изобилием и вкусом столам в галерее из эбенового дерева, украшенной золотом и полотнами Депорта¹⁹, на которых цветы, фрукты и дичь переливались всеми красками, ставшими с годами только ярче. Все эти детали, несмотря на мою рассеянность, запечатлелись в памяти и не стерлись даже здесь, в мире, где жизнь кажется лишь сном. Они неотделимы от тех сильных чувств, что заставили меня вернуться на землю. С какой радостью ехала я на бал! И с какой печалью возвращалась домой! Чтобы объяснить свою подавленность, я сказала, что у меня разыгралась мигрень. С горестным вздохом я сняла с себя бесполезный наряд, в котором так надеялась Вам понравиться, надела пеньюар и подумала: «Ну почему он не пригласил меня, как венгр, англичанин и прочие джентльмены, до которых мне нет никакого дела? Ведь это было так просто. Что может быть естественнее на балу? Почему все на меня смотрели, а тот, чье внимание необходимо мне, как воздух, так и не взглянул в мою сторону? Да, мне не на что надеяться». Я легла, и с моих ресниц скатились на подушку несколько слезинок…

На этом первый диктант Спириты оборвался. Масло в лампе уже давно иссякло, и она погасла, а Маливер, точно сомнамбула, не нуждающаяся во внешнем источнике света, писал не переставая. Он механически заполнял страницу за страницей, как вдруг импульс, управлявший его рукой, пропал, и к нему вернулось его собственное сознание, вытесненное Спиритой. Первые проблески зари просочились в комнату. Он раздвинул занавески и при бледном свете зимнего утра увидел на столе исписанные неровным и быстрым почерком листы – плод прошедшей ночи. Он не знал, о чем там говорится, хотя написал все своею рукой. Нет необходимости толковать о том, с каким жгучим любопытством, с каким глубоким волнением он прочитал наивные и чистые признания этой чудной, возлюбленной души, чьим палачом, сам того не ведая, он стал. Запоздалое признание в любви, излитое вздохами тени, повергло его в отчаяние и бессильную ярость. Как мог он быть таким бездумным и слепым, как мог, не заметив, пройти мимо своего счастья? В конце концов он смирился и, подняв глаза к венецианскому зеркалу, увидел улыбающийся лик Спириты.

Глава X

Да, странно это – узнать задним числом о счастье, которое было так близко, и понять, что никто, кроме вас, не виноват в том, что вы не заметили его и упустили. И как ни горьки сожаления, ошибку не исправить: мы хотим вернуть прошлое, представляем, как надо было поступить в том или ином случае, наделяем себя потрясающей прозорливостью, но жизнь не перевернешь, как песочные часы. Упавшая песчинка не поднимется вверх. Напрасно Ги де Маливер упрекал себя за то, что не разглядел дивное создание, которое никто не прятал в гаремах Константинополя, не скрывал за решетками итальянского или испанского монастыря и не охранял, как ревнивый опекун Розину