Спирита - [29]

Герцогиня держалась ближе к камину. Нисколько не заботясь о производимом впечатлении, она сильно нарумянилась и надела парик. На ее худосочной, отважно декольтированной груди были выставлены старинные бриллианты. Казалось, некий дух пожирает эту женщину изнутри, под ее тяжелыми коричневатыми веками сверкал удивительный огонь. Герцогиня была одета в темно-гранатовое бархатное платье с пышными кружевами англетер¹² и бриллиантовым багетом¹³ на корсаже. Разговаривая с теми, кто подходил выразить ей свое почтение, она время от времени рассеянно и в то же время величественно взмахивала большим веером, расписанным Ватто. Она обменялась несколькими фразами с моей матерью, которая представила меня. Я поклонилась, и герцогиня коснулась моего лба холодными губами со словами: «Ступайте, дитя, и не пропустите ни одного контрданса».

Когда эта церемония закончилась, мы прошли в соседнюю гостиную. На ее затянутых красным дамасским шелком стенах в великолепных старинных рамах выделялись фамильные портреты. Их выставили на всеобщее обозрение не из тщеславия, а потому что каждый из них был шедевром. Здесь висели работы Клуэ, Порбуса, Ван Дейка, Филиппа де Шампаня, Ларжильера¹⁴, и каждая из них могла бы стать гордостью хорошего музея. Мне нравилось, что на роскоши этого дома лежала печать времени. Картины, золото, дамасский шелк, парча не обветшали, но уже потускнели и не раздражали глаз кричащим блеском новизны. Чувствовалось, что богатство поселилось здесь очень давно, что так здесь было всегда.

Из этой гостиной гости попадали в огромную танцевальную залу, какие можно увидеть только во дворцах. Между окнами стояли бесчисленные жирандоли и канделябры, в которых горела, наверное, целая тысяча свечей. В их зареве лазурные потолочные росписи, где гирляндами переплетались нимфы и амуры, казалось, обволакивала розовая дымка. Помещение было столь просторным, что, несмотря на такое количество огней, духота в нем не чувствовалась и дышалось легко. Оркестр находился в глубине зала на подмостках, окруженных целым лесом экзотических растений. На бархатных банкетках, расположенных амфитеатром, разместились женщины, ослепляющие если не своей красотой, то великолепием нарядов. Хотя, надо признать, я сразу заметила и несколько очень хорошеньких девушек. Картина была чудная.

Мы вошли как раз в перерыве между танцами.

Усевшись рядом с матерью на краешек свободной банкетки, я с головой окунулась в новое для меня зрелище. Мужчины постарше уже не позволяли себе танцевать, зато молодые участники бала, проводив на место своих дам, прогуливались по центру залы и лорнировали направо и налево, устраивая своего рода смотр женщин, чтобы выбрать новую партнершу. Среди них попадались и атташе посольств, и секретари миссий, и ожидающие места младшие служащие Государственного совета, и еще безбородые будущие статс-секретари, и офицеры, едва понюхавшие пороху, и важные, точно дипломаты, члены Клуба мальчишек¹⁵, и подрастающие наездники, жаждущие побед, и щеголи с тощими бакенбардами в виде рыбьих плавников, и знатные наследники, научившиеся раньше времени кичиться своим именем и состоянием. К этой юной компании примкнули несколько зрелых, с орденами на груди мужей, их лысины блестели в свете люстр, будто отполированная слоновая кость, или же прятались под слишком черным или слишком светлым париком. Они на ходу бросали несколько учтивых слов вдовам – ровесницам их юности, – а затем, обернувшись, с равнодушным видом завзятых знатоков вооруженными пенсне глазами изучали выставку женщин. При первых же звуках оркестра они быстро, насколько позволяла подагра, отступили в тихие гостиные, где за столами, освещенными подсвечниками в зеленых абажурах, играли в бульот¹⁶ и экарте.

Как Вы догадываетесь, я не испытывала недостатка в кавалерах. Юный венгр в костюме магната, сплошь покрытом сутажом и вышивкой, изящно поклонившись, пригласил меня на мазурку. У него были правильные, романтически бледные черты лица, большие, немного диковатые черные глаза и острые, как стрелки, усики. Англичанин лет двадцати двух, похожий на лорда Байрона, только не хромой, атташе одного из северных дворов и еще несколько человек попросили записать их в мой блокнот. Хотя старый учитель танцев в пансионе льстил мне, называя одной из лучших своих учениц, и хвалил за грациозность, гибкость и чувство ритма, колени мои, признаться, дрожали. Я испытывала, как пишут в газетах, вполне понятное для дебютантки волнение. Как всем застенчивым людям, мне казалось, что все взоры обратились на меня одну. К счастью, венгр оказался отменным танцором. Вначале он поддержал меня, но очень скоро, опьяненная музыкой и движением, я воспряла душой, забыла о страхе и с восторгом отдалась вихрю танца; при этом я ни на секунду не забывала о главном и о цели, которая привела меня на бал. Кружась напротив дверей, я высматривала Вас в соседних гостиных и наконец увидела. Вы стояли в дверях и разговаривали с темнолицым длинноносым человеком. Большая черная борода, красная феска, военная форма низама¹⁷ и орден Меджидие¹⁸ – в общем, то был какой-то бей или паша. Когда во время танца я оказалась напротив, Вы все еще оживленно беседовали с этим по-восточному невозмутимым турком и не соизволили даже одним глазком взглянуть на мелькавшие перед вашим носом хорошенькие личики, разгоряченные мазуркой.