Спичка - [4]

Дважды в год их навещала мать Сюзанны. В такие дни вместо обычных прогулок вокруг квартала с кем-нибудь из двух пожилых слуг бабки Сюзанна отправлялась с Кэй в «Плаза» попить чаю. Ее мама была очень красивой, и Сюзанна в немом восхищении следила, как Кэй курит одну за другой сигареты, то и дело поглядывая на часики на украшенном алмазами браслете. Как только чаепитие заканчивалось, Сюзанну немедля возвращали к бабке. Кэй запечатлевала на ее лобике поцелуй, переполняясь при этом чувством исполненного долга, после чего исчезала на следующие шесть месяцев. Бабушка Беннетт уверяла, что Сюзанне нельзя жить с мамочкой, потому как Сюзанна слишком испорченна.

И это было правдой. Сюзанна была ужасно испорченной маленькой девочкой. Иногда она тыкалась носом в обеденный стол. В другой раз не желала сидеть прямо. Временами забывала говорить «спасибо» и «пожалуйста». За любой из этих проступков ее наказывали заточением в шкаф не менее чем на час. Бабушка поясняла, что это для ее же пользы, но Сюзанне было невдомек, какая может быть польза от такого ужаса.

Шкаф был маленький, с затхлым воздухом, но самым ужасным было то, что в нем хранились старые меховые шубы бабушки Беннетт. Для ребенка с богатым воображением это место стало настоящим кошмаром. Темные безобразные норки щекотали ее бледные щеки, отвратительные пальто со стриженой бобровой оторочкой кололи худенькие ручки. Хуже всего было лисье боа с настоящей головой, которая служила наводящей ужас застежкой. Даже в темноте шкафа Сюзанна чувствовала, как эти лукавые лисьи глаза-стекляшки неустанно следят за ней, и она сидела, окоченев от ужаса, плотно прижавшись спиной к дверце и ожидая, когда острые лисьи зубы примутся ее пожирать.

Жизнь этого маленького ребенка приобрела мрачные, пугающие оттенки. К тому времени, как ей исполнилось пять лет, Сюзанна развила в себе защитные навыки, свойственные людям гораздо более старшего возраста. Она говорила тихим голосом, редко смеялась и никогда не плакала. Она делала все, что было подвластно ее ограниченным возможностям, лишь бы держаться подальше от пугающих роковых глубин шкафа, и столь усердно стремилась стать хорошей, что, возможно, преуспела бы в этом, если бы — среди ночи, когда она спала глубоким сном, — тело не начинало ее подводить.

Она стала мочиться под себя.

Сюзанна не могла знать, когда это случится. Бывало, что в течение нескольких недель не было никаких неприятностей, временами так проходил целый месяц, но, просыпаясь в одно непрекрасное утро, она обнаруживала, что лежит в лужице собственной мочи. Тонкие, словно из бумаги, ноздри ее бабушки неодобрительно подрагивали, когда Сюзанна представала перед ней. Даже Кэтрин, эта испорченная мать Сюзанны, уверяла бабка, никогда не делала ничего столь отвратительного!

Сюзанна пробовала прятать постельное белье, но оно было слишком громоздким, и ее уловку всегда обнаруживали. Когда так случалось, бабушка читала Сюзанне язвительную лекцию, после чего в наказание заставляла отнести испачканную ночную рубашку в шкаф. Едкий запах мочи смешивался с запахом камфары, пропитавшей старые шубы, и она начинала там задыхаться. Сюзанну окружали меховые чудовища, готовые в любой момент сожрать ее. Она прямо-таки ощущала, как их острые зубы впиваются в ее плоть, а мощные челюсти размалывают хрупкие косточки! Вдобавок, оттого что она так сильно прижималась к двери шкафа, вдоль ее позвоночника протянулись синяки, словно нитка обесцвеченных жемчужин.

Ночью Сюзанна боролась со сном. Она читала книжки из бабушкиной библиотеки и щипала себя за ноги, только чтобы не заснуть. Но ей было всего пять лет, и как она ни старалась, в конце концов впадала в забытье. И тут в кровать вползало чудовище с лисьими глазами и погружало в тело Сюзанны свои острые клыки до тех пор, пока ее маленький мочевой пузырь не опустошался на простыни.

Каждое утро Сюзанна просыпалась с чувством страха. Она боялась пошевелиться. Боялась вдохнуть, коснуться простыней. В тех случаях, когда она обнаруживала, что постель сухая, ее переполняло такое острое чувство радости, что она начинала испытывать тошноту. Все вокруг становилось ярее — вид на Парк-авеню из парадных дверей, блестящее красное яблоко, поданное ей на завтрак, ее серьезное личико, странным образом отражавшееся в серебряном бабушкином кофейнике. Когда же постель оказывалась мокрой, ей хотелось стать старой и умереть.

И вдруг, несколько дней спустя после ее шестого дня рождения, все изменилось. Скорчившись, она сидела в шкафу, запах мочи жалил ей ноздри, а в горле застрял комок страха. Мокрая ночная сорочка липла к щиколоткам, ноги запутались в испачканной простыне, которую бабушка велела прихватить с собой в шкаф. Глаза Сюзанны неотрывно смотрели в одну точку, вглядываясь сквозь темноту в то самое место, где, как ей было доподлинно известно, висела лисья морда.

Она была столь сосредоточенна, что сначала ничего не расслышала. Постепенно в ее сознание стал проникать пронзительный голос бабки и вместе с ним низкий голос мужчины, который был ей незнаком. Она знала лишь очень немногих мужчин. Привратник почтительно называл ее «маленькой мисс», но, похоже, голос этот принадлежал не привратнику. Еще был мужчина, ремонтировавший в ванной протекавшую трубу, и доктор, сделавший ей в прошлом году укол. Сюзанна видела на улицах во время прогулок и других мужчин, но она была не из тех малюток с ямочками на щечках, что привлекают внимание взрослых, поэтому с ней заговаривали лишь очень немногие.