Спи, милый принц - [15]

— Быть может, для него пропела труба архангела, — сказал Пауэрскорт. — Его творец, или, вернее, реставратор, призвал этого господина, но, впрочем, не к последнему суду, а к восстановлению красок. Полагаю, он направляется в мастерскую — ради чистки или чего-либо в этом роде.

— Для картины это, наверное, большое расстройство, — сказала леди Люси, глядя, как тележку спускают в подвал. — Висит она, довольная, на стене, думает о чем-то своем, а тут вдруг приходят неприятные люди и куда-то ее волокут.

— То же самое и с людьми, вам не кажется? — ответил Пауэрскорт. — Сидите вы, довольная, дома, под картинами на стене, а тут вдруг является Смерть со своей тележкой — и все, пора в дорогу. Отправляйтесь в подвал.

— Мне бы это совсем не понравилось, — рассмеялась леди Люси. — Давайте я вас к Тернеру отведу.

Она повела Пауэрскорта в другую часть галереи. Тут было не продохнуть от штормов, кораблекрушений, утопающих, полыхающего красками пара, закатов, романтических развалин посреди запустелых итальянских ландшафтов. У леди Люси, когда она окинула их взглядом, слегка закружилась голова.

— Ну вот, взгляните… — Она усадила Пауэрскорта на скамью перед «Сражающимся "Темерером"». — Разве эта не лучше их всех?

На другом конце зала студенты сворачивали наброски и собирали принадлежности. Двое смотрителей со скучающими, бесстрастными лицами важно взирали на них. Снаружи отбивали двенадцать колокола церкви Святого Мартина.

— Уверяют, — сказал Пауэрскорт, вытягивая ноги так далеко, что они стали опасными для неосторожных посетителей музея, — что это одна из картин, которые в Англии воспроизводят чаще всего. На стенах Британии висит почти столько же «Темереров», сколько портретов королевы Виктории.

— Я-то знаю, кого из них мне бы хотелось иметь, — непочтительно отозвалась леди Люси, проверяя, насколько прилично ведет себя ее шляпка. — Как вы думаете, лорд Фрэнсис, о чем говорит эта картина?

— О чем хотел сказать Тернер? Или о чем она говорит зрителю? Я всегда считал, что картины, как и лица людей, способны говорить сразу о многом, — он быстро, украдкой заглянул в лицо леди Люси, зачарованной радужным закатом, медью и золотом Тернера, сияющими над Темзой. — Считается, что эта связана с наступлением века паровых машин, не правда ли? Прощальное слово паруснику, обреченному на то, чтобы уродливый черный буксир поволок его в последнее плавание — на слом. Прощай, романтика, здравствуй, дым, прощай, парус, здравствуйте, мощные машины.

— А по-моему, она совсем о другом, — леди Люси говорила теперь с немалым пылом. — Ну, то есть, люди могут думать, что картина именно об этом. Я же думаю, что она в куда большей мере говорит о самом Тернере.

Леди Люси немного наклонилась вперед, перебирая в памяти другие картины Тернера, которые помогли бы ей отстоять свое мнение.

— Тернер, тот Тернер, что написал эту красоту, был тогда уже старым человеком. В молодости он составил себе имя и прославился тем, что писал корабли и сражения великой войны с французами. Этот корабль, «Темерер», — она драматично повела рукой в сторону призрачного судна, — долгие годы строили в Рочестере или где-то еще. — Леди Люси готова была первой признать, что ее познания по части корабельных верфей особой обширностью не отличаются. — Он ходил по Средиземному морю. Нес патрульную службу в Атлантике. При всех его пушках на борту и способности унести одним бортовым залпом множество жизней существование «Темерер» вел вполне мирное. Он сражался всего один день, лорд Фрэнсис. Всего один день. Но то был день битвы под Трафальгаром, когда «Темерер» бился бок о бок с «Виктори» и нашим другом Нельсоном, стоящим снаружи на колонне, — день вечной славы. И Тернер в ту пору написал этот корабль.

А затем опять патрулирование, скучные плавания, и наконец огромный корабль начал разваливаться — рангоут за рангоутом, парус за парусом. И вот в 1834-м — или когда это было — отвратительный буксир поволок его не то вверх, не то вниз по реке, на слом.

Однако для Тернера — для Тернера, лорд Фрэнсис, — красноречие леди Люси и ее любовь к живописи уже совершенно заворожили Пауэрскорта, — он был символом, напоминанием о его собственной жизни, его прошлом, настоящем и будущем. Вот он, тот корабль, который Тернер, еще молодым человеком, писал многие годы назад, в час его славы. Ко времени, когда «Темерер» вышел в свой последний путь, от него должен был остаться один только корпус — ни мачт, ни снастей. Тернер вернул их назад. Вот почему картина названа «Сражающийся "Темерер"». Этот корабль, корабль Тернера, его любимый «Темерер», должен был выйти в последнее плавание таким же нарядным, каким был в дни своего величия, своей мощи, а никак не в обличье какого-нибудь попрошайки, упрятанного в работный дом.

Теперь даже смотрители внимательно слушали леди Люси, не спуская с нее зачарованных глаз.

— Это дань Тернера его ушедшей молодости. Закат наступил не только для прекрасного корабля, но и для самого Тернера. Он знает, что и ему предстоит вскоре отправиться в последний путь. Не так уж и долго осталось ему ждать переправы — не через Темзу, через Иордан. Это последняя элегия, пропетая Тернером своей молодости, своей прошлой жизни, своей карьере, которые неудержимо уплывали от него. Вслед за закатом наступает тьма. Смерть. Забвение. Нет больше «Темерера», нет больше Тернера. Но у нас осталась вот эта картина, чтобы мы помнили о них обоих.