SPFRCCFH - [2]

Подобное мы можем увидеть в Чёрном квадрате Малевича и в любом другом произведение Полексианизма. Тем не менее, на этом Полексия не заканчивается. Можно сказать что Полексия, это подобие майевтики в искусстве. А что если не в искусстве? А что если Я не знаю что такое майевтика?

Если бы Я не говорил вслух о том, что Полексии это нечто совершенное, этого никто бы и не знал, и если бы Герой рассказа «Маленький принц» не сказал что в ящике барашек, то барашка там бы и не было. Всё дело в аперитиве, который подаётся перед элементом искусства и делает его совершенным. Сейчас Вы знаете, что смысл Полексии зависит от вашего внутреннего восприятия этого мира. Вы будите цепляться за то, или иное слово, создавая логическую цепочку, выводящую Вас к тому или иному ответу. И получите ли Вы удовольствие и удовлетворение от прочитанного, зависит только от мастерства Вашего «Совершенного восприятия».

И на самом деле, все рассказы, представленные в этом сборнике не имеют к истиной Полексии никакого отношения. Они существуют лишь для того, чтобы показать абсурдность самой мысли о том, что можно понять что такое «Всё», что такое Полексия.

О чём болтают женщины

Нина Николаевна привычным быстрым движением стряхнула со стола крошки и постелила вчетверо сложенный газетный лист. Достав из ящика пакет с печеньями-рыбками, она высыпала содержимое на расстеленную газету. Щёлкнул выключатель электрического чайника. Нина Николаевна разлила кипяток по нескольким разным чашкам и стаканам, в которых уже лежали многократно ранее заваренные чайные пакетики, а по внутренним сторонам красовались засохшие тёмные круги.

— Девчат! Пошлите чай пить! — прокричала она в коридор.

— Ща! Идём… — пришло в ответ с небольшой задержкой.

На кухню, загалдело что-то обсуждая, вошли несколько женщин примерно одного бальзаковского возраста. Первой вошла Любовь Анатольевна из бухгалтерии. Она занимала самый старший пост среди всех присутствующих дам, и поэтому вела себя по-особому, но при этом не чересчур, чтобы не обрушить на себя гнев этакого маленького женского коллектива. Любовь Анатольевна понимала, что потеряв этот коллектив, коллектив старшего звена её к себе не примет, а если и примет, то не воспримет, как равную. Поэтому можно было вести себя чуть надменнее, но, не теряя доброты душевной, как говорится. В след за Любовью Анатольевной, зашла вахтёрша Зина и библиотекарша Галочка. Галочка была самая юная среди женщин, ей было тридцать четыре года. Все остальные любили ссылаться на её столь малый жизненный опыт, если разговоры заходили о «глубоком», не потому что это было так, а потому что так было положено. Если в женском коллективе есть самая молодая его участница, значит, она поневоле становится «Галочкой» — неопытной, наивной, молодой девчонкой тридцати пяти лет. Вахтёрша Зина — член коллектива низшего звена. Она была не молода и не стара, её должность была, как и не привилегированной, так и достаточно важной, ведь это именно она выдавала ключи от всех кабинетов, и в её воле было их не выдавать. Последней должна была зайти ещё одна участница чаепития, но её не было.

— Такс, а где бабу Клаву забыли? — Нина Николаевна сложила тучные руки на увесистой груди.

— Она сейчас третий этаж домоет и спустится. Там немного осталось, — отозвалась Зина.

Нина Николаевна была поварихой столовой производства. Работая на кухне, она имела доступ, как к заварке, так и к кипятку, поэтому была особенно уважаема. Белый халат обтягивал широкую талию Нины Николаевны, а чуть ниже — в бёдрах грозил треснуть по швам, сделав она более резкое движение тазом. Поэтому передвигалась она плавно, не спеша, походя на большой белый айсберг.

Все дамы расселись по своим отточенным годами местам и взялись за ещё более отточенные чашки и стаканы. Время от времени над столом мелькали руки, тянущиеся за очередной печенькой-рыбкой.

— Ох девчат… устала Я, — начала Зина. — Я вот бьюсь с ним, бьюсь, а толку никакого. Вот что Я с ним только уже не делала, и била и кодировала и Христом-Богом молила, а всё хоть бы хны. Тьфу! — Она утрированно сплюнула в сторону.

— Что, так и пьёт? — С сочувствием спросила Любовь Анатольевна.

— Да ладно бы пил, так ведь он ещё и вещи из дома таскать начал. Всю совесть пропил, алкаш проклятый. Что б ему пусто было, — Зина немного отпила из белой чашки с отколотой ручкой.

— Да плюнь ты на него, и размажь. Домой не пускай и всё. Глядишь где-нибудь в подворотне с такими же алкашами и окочурится, — подхватила разговор Нина Николаевна.

— Так ведь жалко. Витька то человек хороший, когда трезвый, это как выпьет, так начнёт. Ох, нет девчат, загнусь Я с ним, наверное. Вот ей богу загнусь.

— Ну, вот загнёшься, а дальше что? Лучше думаешь будет? — не прекращала свою мысль повариха.

— Будет, будет! Я-то знаю.

— С чего это ты знаешь? — снова подключилась Любовь Анатольевна.

— Ну как же, возьмёт и будет. Это давно мною подмечено, да и не только мною. Любой шаг, любое действие, приводит к всеобщему прогрессу.

— Подожди-ка, подожди-ка. Ты это о чём дорогая? А как же субъектив? — Любовь Анатольевна, под стать своей должности пыталась всегда выражаться культурно и в особом тоне.