Spero - [27]

– И что они искали? Уран? Платина?

Берхард по своей привычке сплюнул в снег. Не потому, что ему нужно было избавиться от скопившейся во рту слюны, та имела обыкновение мгновенно превращаться в лед прямо на губах. Скорее, чтоб подчеркнуть свое презрение к дуракам, ползущим в Альбы и ни черта не смыслящим в том, что те способны предложить.

– Платины в этих краях отродясь не было, а уран так высоко не ищут. Вроде какая-то другая дрянь. «Чертова ртуть» иль вроде того. Не знаю, не интересовался. Кто слишком долго уши открытыми в Альбах держит, тому мозги выморозит. Любопытных тут нет.

* * *

«Чертова ртуть»… Слово было будто бы знакомо, но смутно – Гримберт никогда не проявлял интереса к алхимии. Лишь несколько неверных шатающихся шагов спустя его озарило – родий![5]

Родий многие кузнецы и ремесленники прозвали «чертовой ртутью». Серебристо-белый, в самом деле похожий не то на белое золото, не то на загустевшую ртуть, во всей империи он добывался в столь мизерных количествах, что измерялся даже не в унциях, сетье, буассо, марках или прочих величинах, хорошо известных венецианским купцам, а в гранах[6]. И настолько опережал по стоимости все мыслимые драгоценные металлы, что даже архиепископы считали за удачу украсить его крупицей свой перстень.

Если здесь, в выстуженном всеми ветрами мира, сердце Альб в самом деле есть месторождения родия…

Гримберт ощутил, как смерзаются так и не произнесенные слова – он позабыл сомкнуть губы и холод мгновенно превратил их в хрустящую на языке наледь. Если бы он смог раздобыть хотя бы пару унций… Да что там унций, хотя бы несколько грамм породы, в которой есть крупицы благородного родия, это стало бы тысячекратно большей удачей, чем то богатство, которое ждет его под Бледным Пальцем.

Одной невесомой крупинки хватит ему, чтоб заполучить место на корабле, отправляющемся в Константинополь. Прочь от имперских соглядатаев, шпионов Лаубера, невидимых охотников Святого Престола и прочего сброда, который денно и нощно выискивает его следы.

Конечно, одной крупинки будет недостаточно, месть – изысканное и дорогое блюдо. Ему потребуется куда больше, чтобы свести счеты. Ему понадобятся деньги на собственных шпионов, наушников и наемных убийц. На преданных охранников и расположение могущественных архонтов[7]. На смертоносные яды и запретные технологии. На…

– Что, уже монеты считаешь? – грубый голос Берхарда треснул прямо над ухом, заставив Гримберта споткнуться. – Глаз у тебя нету, мессир, но если б были, ей-богу, сейчас горели бы огнем. Ах ты ж черт, знал бы ты скольких вроде тебя Альбы свели в могилу!

– Твое дело – вести, – слабо огрызнулся Гримберт. – Вот и веди. Так чем кончилось дело на Сучьем Кряжу с теми рудокопами?

В этот раз голос Берхарда донесся издалека, видно, тех нескольких секунд, что Гримберт пытался освободить язык от ледяной корки, хватило ему для того, чтоб преодолеть полдюжины метров. Необычайная ловкость для человека его возраста.

– Встали они лагерем на Сучьем Кряжу. Не с этой стороны, а с той, где Пустой Ручей и низинка небольшая. Выставили лагерь целый. Шатры основательные, в любой мороз спать можно, бочки с горючкой, прожектора, все, как у ученых людей полагается. Машины гремят, сверла камень режут, грохоту, что в аду… Говорили им, мол, не суйтесь туда, место недоброе, там даже мы, альбийские гончие, не ходим, хоть кряж и ровнехонький, что твой стол, иди не хочу. А если проходим, то по самому краешку, но при этом надо семь раз прочесть доксологию, а в конце, значит, кинуть по правую руку три камешка и чтоб третий непременно был круглым…

«Доксологию[8], – подумал Гримберт. – Малую доксологию, «Глория Патри». Впрочем, плевать. Даже если Господь существовал бы, твоя жалкая душонка в Царстве Небесном не сошла бы даже за половую тряпку».

– Значит, не послушали?

– Не послушали, мессир, – в голосе Берхарда не было слышно сожаления. В нем, как правило, вообще ничего не было слышно, кроме редкого хрипа да презрительных интонаций, которые он щедро вкладывал где ни попадя. – Говорят, у них лозы специальные были, которые сквозь земную толщу чуют. И что-то такое им те лозы наплели, что рудокопы разве что зубами камень не грызли. Начали, стало быть, землю бурить. Бурили, бурили…

– Ну?

Иногда ему казалось, Берхард нарочно испытывает его терпение. Нарочно заставляет задыхаться от усталости, хлебая ледяной ветер Альб.

– Долго бурили. Неделю, наверно, а то и две. Я в ту пору путь на юг держал, дельце срочное подвернулось, уж не до них было. Обратно шел налегке, решил двинуть через Сучий Кряж, глянуть, что там Господь послал в сети гренобельским рудокопам…

Гримберт мысленно усмехнулся. Несмотря на то, что с Берхардом он был знаком лишь несколько дней, он без труда расшифровывал смысл сказанного, переводя его с языка альбийских гончих на родной франкский, как прежде встроенный дешифратор «Золотого Тура» переводил поток невидимых колебаний из радиоэфира в понятную, облеченную словами, речь.

Без сомнения, если этот жадный ублюдок, мнящий себя великим знатоком гор, и навестил лагерь рудокопов на Сучьем Кряжу, то не для того, чтобы полюбопытствовать или пожелать им удачи, а чтоб проверить, нельзя ли, часом, что-то оттуда умыкнуть…