Сперанский - [41]
На публике Александр старался не показывать своих истинных чувств и стремился выглядеть таким, каким его хотели видеть. И кажется, он вполне успешно играл эту свою роль. Рассказы о словах и поступках нового самодержца распространялись в обществе так быстро, как будто это были сведения о событиях, от которых зависит судьба государства. Рассказывали, например, как Санкт-Петербургский военный губернатор, успевший за время предшествовавшего царствования привыкнуть к самой тщательной со стороны государя заботе об одеянии подданных, вошел к Александру с докладом, не прикажет ли он сделать распоряжение относительно одежды офицеров. «Ах, Боже мой! — отвечал его величество. — Пусть они ходят, как хотят, мне еще легче будет распознать порядочного человека от дряни».
Генерал-аншеф Иван Варфоломеевич Ламб, занимавший пост вице-президента Военной коллегии, осмелился вежливо возразить против одного из высочайших распоряжений: «Извините меня, государь, если я скажу, что это дело не так». — «Ах, мой друг! — ответил Александр, положив ему руку на плечо. — Пожалуйста, говори мне чаще "не так", а то ведь нас балуют». Государь назначил смелого генерала членом «Непременного совета», а 15 сентября 1801 года, в день своей коронации, наградил его орденом Андрея Первозванного.
Дмитрий Прокофьевич Трощинский поднес Александру на подпись текст одного из указов Сенату, начинавшийся со слов «НАШЕМУ Сенату», которые обыкновенно ставились в заголовке подобных законодательных актов. «Как нашему Сенату? — воскликнул император. — Сенат есть священное хранилище законов. Он учрежден, чтобы нас просвещать. Сенат — не наш, он — Сенат империи». С этого момента императорские указы, данные Сенату, стали начинаться со слов «Правительствующему Сенату».
Свобода манер и речей нового императора немедленно передалась подданным его. Повсюду с необыкновенной смелостью заговорили о пороках российского управления, о путях и способах их исправления. Александр всячески подбадривал в своих подданных смелость высказываний об общественных порядках, несмотря на то, что выливалась она почти исключительно в их порицание.
С самого начала молодой государь дал понять окружающим, что дело не ограничится в его царствование одними разговорами. Из близких друзей им был создан так называемый «Негласный комитет», предназначенный для решения вопросов подготовки реформы «безобразного здания управления империей». По замыслу Александра, данный комитет должен был «сначала представить действительное положение вещей, затем — приступить к реформе различных частей администрации… и, наконец, увенчать эти установления гарантией в виде конституции, согласованной с истинным духом нации». В состав «Негласного комитета» вошли воспитанные на передовых западноевропейских политических идеях молодые аристократы: граф Павел Александрович Строганов, его двоюродный брат Николай Николаевич Новосильцев, граф Виктор Павлович Кочубей и князь Адам Чарторижский.
Первое заседание «Негласного комитета» состоялось 24 июня 1801 года, последнее — если судить по записям, которые вел П. А. Строганов, — 9 ноября 1803 года. На заседаниях данного комитета Александр I обсуждал со своими друзьями проекты реформы Сената, учреждения министерств, вопрос о преобразовании «Непременного совета», крестьянский вопрос, проблемы внешней политики России и др. Все эти административные преобразования должны были создать, по замыслу членов «Негласного комитета», предпосылки для осуществления государственной реформы, призванной «обуздать деспотизм нашего правительства». В связи с этим на заседаниях комитета звучало непривычное для русского общества слово «конституция» — причем, как ни странно, из уст прежде всего самого императора. Александр предлагал, в частности, своим друзьям-реформаторам «самым точным образом» ознакомиться «со всеми известными конституциями», справиться о них по книгам, «чтобы, исходя из полученных данных, попытались создать нашу». Намечая направления реформ, его величество говорил: «Перед тем как привести в действие конституцию, необходимо упорядочить свод законов таким образом, чтобы он стал ясным, последовательным и понятным от начала до конца, чтобы, поняв его, каждый хорошо знал свои права и не надеялся на поблажку. Только после этого шага конституция может вступить в действие».
Либерализм императора Александра являлся в значительной мере уступкой настроениям, распространенным среди русских аристократов. В период правления Екатерины II при царском дворе сложилась целая группа сановников-либералов. В нее входили такие лица, как братья Никита и Петр Панины, князь Д. А. Голицын, граф А. Р. Воронцов, князь А. А. Безбородко и др. Все они выступали против неограниченного произвола монарха в отношении дворян и дворян-помещиков в отношении крестьян, высказывались в своих записках и проектах преобразований за установление режима законности, конституционной монархии, ослабление крепостной зависимости. Екатерина II, считая либерализм исключительно своей прерогативой как императрицы, относилась к сановникам-либералам с большой подозрительностью, но со службы их особенно не гнала. Это были все-таки влиятельные в русском обществе люди, и предельно осторожная в проявлениях своего властолюбия государыня не хотела ссориться с ними по пустякам. Не встречая к себе со стороны императрицы Екатерины особых симпатий, сановники-либералы возлагали все свои надежды на ее сына и цесаревича Павла Петровича, который хорошо понимал значение в жизни общества законности и свободы. Читая в ноябре 1778 года записки кардинала де Реца
