Спецназовец. За безупречную службу - [42]

Вскоре впереди, частично скрытый жидкими придорожными кустиками, показался и сам «ящер». Это была не одна из тех обезображенных сине-белой боевой раскраской новеньких иномарок, что уже успели примелькаться москвичам и жителям крупных областных центров, а обычная «девятка» — тоже, разумеется, сине-белая. Прогуливающийся около нее счастливый обладатель белой портупеи шагнул с обочины на проезжую часть, повелительно поднимая полосатый жезл. Юрий начал притормаживать, но тут «ментозавр» углядел под ветровым стеклом «ягуара» поблескивающий любопытным глазком объектива видеорегистратор и, мигом утратив аппетит, нетерпеливо крутанул жезлом: проезжай!

Якушев проехал и, оглянувшись через плечо, увидел, как патрульный, глядя ему вслед, что-то говорит в микрофон рации. «Ну-ну», — подумал Юрий. Замысел Ростислава Гавриловича был ему понятен и не отличался ни новизной, ни какой-то особенной оригинальностью. Впрочем, и здешние блюстители закона принципиально ничем не выделялись из серой массы себе подобных в любом регионе России: появление в зоне их юрисдикции белой вороны на роскошном авто со столичными номерами вызвало в их стае вполне предсказуемый переполох. Юрий хорошо знал, что бывает с белыми воронами, но нынче был не тот случай: у этой белой вороны имелись зубы, и притом довольно острые.

После этой встречи он ожидал более или менее неприятных инцидентов, но их не последовало. Дорога вела его все дальше вглубь овеянных мрачными легендами мест. Где-то здесь, среди этих бескрайних полей и лесов, до сих пор функционировали стяжавшие себе недобрую славу еще в тридцатых годах прошлого века учреждения, знаменитые на весь Союз Потьменские и Темниковские лагеря — ясно, что не пионерские. В силу присущей его профессии специфики майору Якушеву чаще приходилось убивать людей, чем брать под стражу, и, положа руку на сердце, он затруднился бы сказать, какой из двух вариантов — сесть или лечь — предпочел бы сам, случись ему оказаться на месте своих клиентов.

Верующие люди, когда их начинают одолевать неприятности, утешаются таким рассуждением: дескать, хорошего человека Бог наказывает за грехи при жизни, давая шанс одуматься и своевременно исправить ошибки. А плохому позволяет в довольстве и роскоши дожить до старости, чтобы после смерти взять его, стервеца, в настоящий крутой оборот. Звучит и впрямь утешительно, только что же это получается: выходит, тут, под Потьмой и Темниковым, а также в десятках других небезызвестных местечек, за проволокой сидят тысячи хороших людей? А те, кого на протяжении своей не сказать, чтобы блестящей, карьеры убил Юрий Якушев, они кто — мученики? Взорвал жилой дом, расстрелял десяток заложников, схлопотал за свои подвиги пулю между глаз — и все, ты чистенький, добро пожаловать в рай?

Он почувствовал, что ступает на скользкую, зыбкую тропу рассуждений о предмете, в котором ровным счетом ничего не смыслит. Кое-какие разъяснения на этот счет ему могли бы дать в церкви, купола которой поблескивали сусальным золотом в лучах заходящего солнца в нескольких километрах справа от шоссе. Но Юрий решил повременить с теологическими изысканиями: впереди его ждали изыскания совсем другого сорта, которые он не имел права откладывать. Кроме того, насмотревшись на столичное духовенство, он испытывал стойкое предубеждение против служителей культа. Понятно, что священник священнику рознь, но не станешь же, в самом деле, его пытать: батюшка, а вы сами-то в бога веруете? А пожертвования на храм, часом, не прикарманиваете? Ответ-то известен заранее: да, верую; нет, не прикарманиваю. Другого ждать не приходится, а правда это или нет — это, брат, сам решай…

Вот бред-то, подумал Юрий и резко затормозил, едва не проскочив мимо указателя с надписью «Мокшанск». Если верить знаку, от цели путешествия его отделяло всего двадцать километров, а глаза подсказывали, что это будут не самые легкие двадцать верст в его жизни, не говоря уже о биографии новенького «ягуара», не предназначенного для езды по пересеченной местности.

Он повернул направо, и машина покатилась по неизбывной российской «щебенке с гребенкой». Великолепная подвеска практически полностью гасила вибрацию, целиком принимая на себя ее убийственное воздействие, за кормой до самого неба поднялась подсвеченная закатными лучами пыль. Ветра не было, и пыль стояла над дорогой плотной, ежесекундно удлиняющейся стеной, которая становилась видна во всей своей красе, когда дорога делала поворот. Огненная лодка древнеегипетского бога солнца Ра, как на рифы, напоровшись на острые верхушки дальнего леса, медленно тонула в нем, как в море, отчаянно и безнадежно светя Юрию в правый глаз.

Потом щебенка снова сменилась относительно ровным асфальтом. Справа мелькнула синяя стрела с надписью «Мокшанск 1», но Якушев не стал поворачивать. Дорога взбежала на высокий мост, переброшенный через неширокую равнинную речку. «Р. Мокша», — прочел Юрий на установленном при въезде на мост указателе и, как обычно, испытал легкое разочарование от того, что дорога, какой бы долгой и трудной она ни была, и что бы ни поджидало его в пункте назначения, кончилась. За мостом он повернул направо, съехал с насыпи и, преодолев еще километра полтора по узкому асфальтированному проселку, въехал в застроенную новенькими коттеджами заречную часть города. Поскольку никто не потрудился внести подробную карту данного населенного пункта в базу данных системы спутниковой навигации, навигатор стал окончательно бесполезным. Юрий выключил его, и плоский экран, делавшийся все ярче по мере того, как угасал дневной свет, потух, превратившись в матово-серый прямоугольник зернистого с виду, а на ощупь абсолютно гладкого пластика.