Спецназовец. Власть закона - [2]

Съехав с дороги, машины описали полукруг и остановились недалеко от изрешеченной пулями дощатой будки аэропорта. В официальном рапорте с театра военных действий произошедшее примерно полгода назад убийство сонного безоружного диспетчера, из которого состоял весь здешний персонал и который вряд ли успел понять, что и почему происходит, было названо «операцией по захвату аэропорта Лумбаши» — разумеется, блестяще спланированной и великолепно проведенной, ибо язык победных рапортов немыслим без превосходных степеней.

Когда осела пыль, стало видно, что в джипах полным-полно одетых в камуфляж солдат, а в салоне автобуса, напротив, нет никого, кроме водителя, который щеголял в точно таком же пятнистом наряде. Все присутствующие были ярко выраженными представителями негроидной расы; кожа у них была не кофейная или шоколадная, а черная, как сапог, с характерным синеватым отливом. Это были крепкие, хорошо упитанные, находящиеся на пике физической формы люди, носившие военную униформу с небрежным щегольством, свидетельствовавшим о том, что убийство себе подобных для них не хобби, а профессия. Несмотря на жару, никаких шортов или хотя бы коротких рукавов тут не наблюдалось.

Полное единообразие в одежде, одинаково заломленные на правую бровь береты с треугольными флажками, повторяющими расцветку висящего над входом в будку диспетчерской флага, и солидное вооружение, состоявшее из неизменных АК-47, тяжелых армейских пистолетов, ножей и ручных гранат, прямо указывали на то, что это не полиция и не набранная с бору по сосенке банда мятежников, а регулярная армия — ну, или, по меньшей мере, формирование, очень стремящееся за нее сойти.

Командир, отличавшийся от своих подчиненных чуточку более зрелым возрастом, оливково-смуглым цветом кожи да крупными многолучевыми звездами, что сверкали на матерчатых погонах, жестом отдал приказ. Чернокожие вояки горохом посыпались из джипов, в два счета оцепив прилегающую к «терминалу» территорию. Два из них осмотрели пустую будку, действуя при этом так, словно ожидали обнаружить внутри вооруженную до зубов засаду. Таковой не обнаружилось; известив об этом начальство, бравые воины заняли позиции по сторонам дверного проема, закурили и затеяли какую-то оживленную беседу, мгновенно превратившись из матерых, пусть себе и темнокожих, спецназовцев в парочку негров, которым от нечего делать вздумалось поиграть в солдат.

Командир коротко переговорил с кем-то по рации, а затем тоже закурил, развалившись на переднем сиденье джипа и благодушно поглядывая по сторонам. Взгляд его то и дело останавливался на флаге, который был всего на пару-тройку месяцев новее государственности, символом которой являлся. Эта цветастая нейлоновая тряпка обошлась казне молодой республики в сумму, по местным меркам весьма и весьма впечатляющую; с точки зрения профессионального вояки, этим деньгам можно было найти куда более разумное применение. С цинизмом, свойственным всем без исключения наемникам, майор Аль-Фахди подумал, что в данном конкретном случае деньги все-таки были потрачены на благо народа — по крайности, его отдельных представителей. Можно было не сомневаться, что, если флаг в ближайшее время не снимут представители законной власти, вскоре какая-нибудь молодуха в одной из окрестных деревень получит от своего суженого нарядную обновку. Возможно, ее за это застрелят прямо посреди пыльной деревенской улочки, но это лишь в том случае, если ей очень сильно не повезет. Представлялось куда более вероятным, что ничего страшного с гипотетической молодухой не произойдет: говорить о полном контроле над территорией, размером превосходящей европейское государство, колонией которого она когда-то являлась, было просто-напросто смешно. Огромные расстояния, малочисленность армии, почти полное отсутствие дорог и кочевой образ жизни многих местных племен сводили вероятность поимки злоумышленника, посягнувшего на новенький государственный флаг и кощунственно обмотавшего им плохо помытые прелести своей избранницы, почти к нулю.

Где-то далеко послышался ровный низкий гул. Прислушавшись, майор поднял голову и, пошарив глазами по небу, далеко не сразу, но все-таки разглядел в блеклой небесной голубизне маленькую серебристую блестку. При рассмотрении в бинокль блестка оказалась самолетом, чему майор нисколько не удивился: самолеты приземлялись в Лумбаши нечасто, но вероятность увидеть в небе парящий над саванной танк или, скажем, паровоз, как ни крути, была еще меньше. Другое дело, что самолет самолету рознь; достойной упоминания боевой авиацией враги молодой республики, по счастью, не располагали, но забросать аэродром бомбами можно и с гражданского аппарата, будь то грузовой «боинг» или легкая четырехместная «сессна».

Майор кивнул радисту, и тот принялся крутить верньеры и щелкать переключателями, настраиваясь на условленную частоту. Вызывая приближающийся к аэродрому борт, он говорил на варварском диалекте, который в этих краях считался французским языком. Радист, в отличие от майора, был из местных — просто одна из тех обезьян, которых хроническая бескормица заставила спуститься с деревьев и научила ходить на задних лапах и застегивать ширинку. Майор родился и вырос в большом современном городе на севере Африки, получил недурное образование, был правоверным мусульманином и относился к местному населению с нескрываемым презрением. Он потратил немало времени, сил и нервов, пытаясь сделать из этой банды черномазых язычников нечто способное сойти за солдат хотя бы с приличного расстояния и при не слишком внимательном рассмотрении, так что его отношение к ним во многом было, увы, обоснованным — во всяком случае, с его точки зрения.