Спецназ ГРУ против басмачей - [27]

— Этого не будет, и вы это прекрасно понимаете. Энвер здесь представляет действующую власть — нравится она вам или нет, она установилась на территории всего Бухарского эмирата, и он ее олицетворяет. Кто вы такие, чтобы он пришел вам кланяться?

— А мы его попросим, — лукаво улыбаясь, потягивал чай Фузаил-Максум. Николай понял, что он замышляет недоброе.

— Думаю, вам стоит поостеречься от шагов подобного рода. В его распоряжении остались основные части Туркфронта, да и наша группа, так что устраивать нашествие косы на камень — не лучший для вас вариант.

— А почему тогда твой командир арестован?

Николай понял — собеседник форсирует разговор. Продолжение его может способствовать выдаче неких секретов, что, собственно, тому и надо. Стиснув зубы, юноша пил чай.

— Это ненадолго и так надо. Больше ничего сообщить не могу.

— Брось. Поговори с командиром. Пусть сам к нам приходит. Мы найдем с ним общий язык вернее, чем с этим палачом Энвером…

Николай понял, куда клонит хозяин.

— Я передам. Извините, мне пора.

Джамиля провожала Николая за воротами дома.

— Отец обидел тебя, да?

— С чего бы вдруг?

— Ты так поспешил уйти… А я любовалась тобой весь вечер из сада… Ты был так прекрасен… — Она гладила его рукой по лицу, и закипевшее было в юноше эго немного стало успокаиваться. Он поймал ее ладонь и припал к ней губами.

— Что ты… Прекрасна ты, а я… что я… рядом с тобой — всего лишь мужлан.

— Нет, ты не такой. Так чем же отец обидел тебя?

— Просто мы не совсем одинаково смотрим на перспективы Советской власти, — улыбнулся Николай. — Нам нужно время, чтобы найти точки соприкосновения.

Она не понимала больше половины из того, что он говорил на своем языке 1985 года, но свято верила — раз он спокоен, значит, все хорошо и скоро они с Фузаил-Максумом помирятся.

Всю дорогу, пока они с Джамилей шли до дома Фузаил-Максума на большом холме, Николай словно чувствовал на себе чей-то взгляд. Народу вокруг было немало — по переулочкам, вымощенным желтым кирпичом, как в недавно прочитанной Николаем сказке про Элли, шли не только они вдвоем. Сейчас, ночью, когда, казалось, Бухара должна спать и только часовой должен ходить взад-вперед по этим самым улочкам, выкрикивая: «В Бухаре все спокойно!», это чувство вновь стало преследовать Николая — да так явно, что он будто бы услышал шаги за спиной, а вскоре преследователь и вовсе нагнал его. Коля инстинктивно схватился за кобуру. Преследователь вышел вперед и обернулся — перед ним стоял высокий человек в белом костюме, пробковой шляпе и с тростью — наверняка иностранец. Когда он заговорил с акцентом, мнение подтвердилось.

— Добрый вечер, сэр. Мой фамилия Стоквелл, я английский коммивояжер…

«Английский — это уже плохо, — подумал Николай. — Хотя, если бы был шпион, вряд ли представился бы и пошел на контакт так открыто с солдатом».

— Я увидел, что Вы обнаружили мое присутствие, и потому, во избежание несчастного случая, решил раскрыть себя.

— Так зачем Вы меня преследовали?

— Это получилось случайно, поверьте. В окрестностях того дома, где Вы гостили, живет мой друг — он из местных баев. Наши маршруты пересеклись, и только. Не ищите в этом подвоха.

— Зачем в таком случае потребовалось начинать диалог? Что Вы от меня хотите?

— Вам правду сказать?

— Конечно.

— А Вы всегда говорите правду?

— Стараюсь.

— А Вы скажете своему командованию, что делите стол с лидером басмачей?

— Пфф, — Николай рассмеялся. — Моему командованию глубоко плевать, с кем я его здесь делю… — Он снова чуть было не сказал что-то вроде: «В этой сказке», но опять осекся — надо было дать англичанину выговориться, он мог быть носителем стратегической информации.

— Что ж, — развел руками Стоквелл. — Тогда сформулирую свое желание без угроз и намеков…

— Сделайте милость.

— Понимаете, мне бы очень хотелось, чтобы Вы… ответили на несколько моих вопросов…

— Не обещаю, но постараюсь. Задавайте.

— Про вас и вашу группу говорят, что вы чуть ли не всадники Апокалипсиса. Сам Фрунзе рекомендовал Энверу-паше присмотреться к вам повнимательнее…

— Вы такой же коммивояжер как я инопланетянин.

— Приятно иметь дело с понимающим человеком. Так вот — кто вы?

— Почему, если об этом не знал сам Фрунзе, об этом должны знать вы?

— Хотя бы потому, что мы делаем общее дело.

— И какое же? Торгуем парфюмерией?

— Боремся за мир.

— Так, уже интереснее. В чем же Ваша функция в этой борьбе?

— Ну… скажем так — сбор информации и подготовка планов выхода из кризиса с наименьшей кровью.

— Например, путем возвращения эмира?

— Вы не рассматривали вариант поиска компромисса с ним? Ведь он, кажется, человек контактный. Он долгое время шел вам на уступки.

— Вы обратились не по адресу. Да и потом, насколько мне известно, Фрунзе выдвигал ему ультиматумы какие-то. Он, вроде бы, отказался, так что…

— Вы сами понимаете, что, если экспансию СССР не остановить, будет литься кровь, и ее будет много?

— Слушайте, а Вы не боитесь, что утром я явлюсь в ваше консульство и обвиню Вас в шпионаже? А еще лучше — сообщу о Вас в ЧК, и Вас попросту арестуют и поставят к стенке.

— Было дело, стоял. Но не боюсь — судя по тому, что Вы разговаривали с Фузаил-Максумом, Вы человек разумный и так не поступите. А также, судя по тому же факту, Вы все-таки выдали ему несколько стратегических секретов — например, касающихся положения Мадамин-бека. Согласитесь, что если эта информация, которую Вы как военный представитель действующей власти озвучили одному из лидеров движения басмачей, станет достоянием гласности в условиях еще очень слабого военного положения РККА в эмирате, оно и вовсе может превратиться в прах? Басмачи, услышав об этом, раскусят обман Фрунзе, перестанут вести всякие диалоги с Советской властью, отколются от нее. В этом военном противостоянии, где силы пока еще очень и очень неравны, неизвестно, кто одержит первенство.