Спецназ ГРУ против басмачей - [19]

В 1919 году Энвер встретился в Германии с коммунистом Карлом Радеком, представляющим Советскую Россию. Он решил вступить в прямой, официальный контакт с российскими большевиками и использовать каналы связей между немецкими военными кругами и большевиками, с целью организовать и возглавить в Средней Азии борьбу против Великобритании.

В начале 1920 года Энвер-паша прибыл со своими сподвижниками-пантюркистами в Москву. Большевики в то время поддерживали обе ведущие турецкие партии: Националистическую Мустафы Кемаля и Юнионисткую Энвер-паши, боровшиеся за власть в стране. Энвер базировался в Москве, работая в Обществе Единства Революции с Исламом. Въезд в Турцию ему был запрещен Великим Турецким Национальным собранием, выпустившим приказ от 12 марта 1921 года. Запрет был наложен на Энвер-пашу и Халил-пашу за «возможное ухудшение внутренней политики в стране и внешних отношений правительства Анкары».

— Вы хотите..?

— Да, направим его туда прямиком.

— Но ведь он не узбек! Он недостаточно хорошо знает местность!

— А кто знает ее лучше из проверенных московских товарищей? Никто. Да и с Чичериным мы его кандидатуру уже обсудили. Григорий Васильевич, что популярность тюркских идей на Востоке сделает свое дело, и товарищ Энвер-паша благополучно там укрепится!

Троцкий пожал плечами.

— Что ж, конечно кадровые вопросы будут всегда оставаться за Вами, я человек военный…

— Вот и славно. Отыщите мне его и вызовите немедленно.

Энвер-паша явился в кабинет Ленина в строгой тюркской военной форме-он носил ее, не снимая, — поглаживая усы и с идеальной выправкой. На Ленина подтянутые военные всегда производили впечатление, и за короткое время общения с ним турецкий офицер хорошо это уяснил.

— Товарищ Энвер, Вам поручается ответственная задача. Сегодня мы овладели Бухарой. Вы должны в сопровождении трех дивизий РККА выехать туда и сменить тамошнее военной руководство в лице товарища Фрунзе, который нам нужен здесь…

— Для меня это большая честь, Владимир Ильич, — Энвер по-восточному поклонился. — Вот только, смогу ли я?

— Партия и Совнарком считают, что очень даже сможете. Собирайтесь и завтра же утром выезжайте в Бухару. Вам предстоит тяжелая работа, в которой Вы сможете… да чего там, обязаны будете применять идеи пантюркизма. Они объединят под вашим началом и басмачей, и просоветски настроенное население Узбекистана — я в этом убежден.

— Но откуда такая уверенность?

Ленин хитро прищурился:

— Националистические идеи всегда были двигателем прогресса. Вы посмотрите, наши цари три века кровь из народа пили под флагом идей панславизма. Вон до чего дошли! Если бы не война и не революция, так все бы и продолжалось, поскольку эти самые идеи шовинизма и национализма прочно засели в умах основной массы населения. И будут давать ростки еще не одно десятилетие! Так что поверьте я знаю, что говорю.

— Но как же интернациональные идеи большевизма? Они ведь не коррелируют с моими взглядами!

— Пустяки. Пока соберем всех под вашим началом, а после заменим идеологическую платформу. Пусть народ привыкает торговать идолами и святынями…

Старая Бухара

Фрунзе бродил по захваченному дворцу эмира словно не в себе.

— Что с Вами, Михаил Васильевич? — спросил Савонин, войдя в роскошно убранную комнату переговоров, где они еще несколько дней назад беседовали с эмиром, а сейчас Фрунзе вальяжно расположился и потягивал чай.

— Да вот думаю все насчет эмира.

— А что о нем думать? Если Исмаил-бек не до конца сошел с ума, он не даст ему военной помощи — кто из локальных царьков будет связываться с растущей военной мощью Советской власти? Никто.

— Да я-то это понимаю, вот только англичане… Те ни перед чем не остановятся, так и жди от них диверсии да подвоха. Нам нужно усилить работу с личным составом — возможны различные провокации со стороны интервентов.

— Это непременно, а насчет эмира не волнуйтесь. Мы рассчитали примерный маршрут его движения — с таким личным составом он дойдет до Карши и обязательно там остановится на несколько дней, чтобы отдохнуть. Наш отряд уже выдвинулся туда.

Вошел адъютант Фрунзе, сунул ему телеграмму. Тот прочитал и поморщился.

— Что случилось?

— Отзывают в Москву.

— А здесь кто останется?

— Да один подонок. Энвер-паша, я его знаю еще с фронтов Великой войны. Был военным министром Турции, а сейчас в Москве отсиживается-за его постоянные измены нигде ему не рады. Он организовал в свое время резню армян, слышали, наверное?

— Еще бы. И что он здесь будет делать?

— Осуществлять общее военное руководство. Завтра уже прибывает. Надо собираться… — Фрунзе встал, но был остановлен Савониным.

— Постойте.

— Что такое?

— Вы мне за это время стали очень симпатичны. И я хочу предостеречь Вас, — Савонин выпалил эту фразу не думая. Нет, конечно, он собирался повести с командармом такой разговор, но все время избегал мыслей о нем-они пугали его последствиями. Сейчас он подумал, что если немедленно не выскажет свои мысли Фрунзе, то больше такого случая может и не представиться. Он полагал, что имеет возможность спасти военачальника для страны от той гибели, что ждет его пять лет спустя под ножом хирурга в Москве — одно из первых заказных убийств в СССР было совершено по приказу Сталина, расчищавшего политический Олимп от сверхпопулярных личностей в обстановке пока еще строжайшей секретности.