Специальный парижский выпуск - [15]

– Тогда откуда же вы это знаете?

– Вчера Элен рано ушла из редакции, – начала объяснять Олуэн, – сразу же после ленча. Ей ведь предстояло работать всю ночь. Я забежала домой переодеться перед театром, а она с кем-то разговаривала по телефону. И я услышала: «Доктор говорит, что это точно. Не знаю, что делать. Он никогда ее не оставит – вы это знаете не хуже, чем я. Я бы хотела умереть!» Потом она услышала, что я пришла, и быстро повесила трубку. Я стала спрашивать, все ли у нее в порядке, но она лишь улыбнулась и сказала: «Все хорошо, только вот насморк совсем замучил». Потом ушла в редакцию, а сегодня прихожу, и говорят…

Увидев, что она вот-вот снова заплачет, Генри поспешно спросил:

– Когда вы видели ее в последний раз? Ведь вы заходили в редакцию вечером?

– Заходила. Я видела ее мельком: попрощалась с ней, когда шла к лифту. Ее дверь была приоткрыта. Но я не стала ей мешать. Никто не смел беспокоить ее во время работы.

– В котором часу это было?

– Честное слово, не знаю… Что-то поздно. Наверно, после трех. Все остальные уже испарились.

– Стало быть, после трех Элен еще была жива… А вы не заметили, термос стоял в ее комнате?

– Нет, его не было. Я даже подумала, куда он делся? Ведь когда Элен сидит с ночной работой, термос всегда перед ней на столе.

– Как вы добрались до дому в такое позднее время?

– Пешком.

– Вы шли пешком до Кенсингтона под таким дождем? Мне хотелось собраться с мыслями, – просто ответила Олуэн. – В театре я почти забыла об Элен. А когда я ее увидела, все снова ожило. Я шла и думала, чем ей помочь…

– Мисс Пайпер, а как вы попали в редакцию после спектакля? Разве парадные двери не были уже заперты?

– О, у меня есть свой ключ. – Олуэн пошарила в сумке и достала большой блестящий ключ. – Вот он. Я ведь часто бываю здесь в неурочное время.

– А у кого еще есть такие ключи?

Олуэн подумала.

– У мисс Френч, у Терезы, Патрика и мисс Филд. И у Элен был свой.

– Ну что ж, – заключил Генри, – спасибо, что вы мне все это рассказали. Но больше пока никому не рассказывайте. Идет? – Он ободряюще ей улыбнулся:

– Представляю себе, как вам тяжело.

– Со мной все будет в порядке.

Она встала. Генри бросилось в глаза, как сочеталась в ней ранимость юности и твердость волевой натуры. Такая девушка способна не только глубоко чувствовать, в ней ощущается и душевная сила.

– Можно будет как-нибудь взглянуть на вашу квартиру? – спросил он. – Ну, скажем, нынче вечером?

– Я буду дома от пяти и до театра.

Олуэн записала твердым аккуратным почерком номер своего телефона и вышла. Генри вызвал к себе Эрнеста Дженкинса. Последний оказался долговязым, щуплым юношей с резкими и комичными чертами лица. Он весело подтвердил: да, он один из лаборантов «Стиля». Да, именно он дежурил вчера вечером и помогал Майклу Хили.

– Не скажу, чтоб у меня, было много работы. Мистер Хили любит сам печатать свои снимки и даже не пускает никого к себе в лабораторию.

Эрни также подтвердил, что в половине двенадцатого он заварил в термосе чай для Элен. Но в кабинет к ней его не отнес. Майкл Хили рассердился, что из-за какого-то чая Эрни бросил отпечаток, который нужно было ослабить, и велел ему снова взяться за работу.

Слово «ослабить» прозвучало для Генри как удар колокола.

– Что значит «ослабить»?

– Сделать фотографию светлей, – пояснил Эрни, – Для этого вы используете циан?

– Ага…

– Сколько же еще его оставалось?

– Больше полбутылки, – без колебания ответил Эрни.

– А каким образом вы достаете из шкафа циан?

– Ключи обычно у Фреда – старшего лаборанта. Он выдает нам под расписку то, что мы просим. Но вчера готовили парижский выпуск, понимаете…

– И у кого же были ключи?

– У мистера Хили. Это значит, что все шкафы были открыты, а я просто брал, что нужно.

– И, уходя, он не запер их?

– Не знаю.., он отослал меня домой часов в двенадцать, а сам еще оставался.

– Как вы выбрались из здания? У вас есть ключ?

– У меня? Откуда, черт возьми? А выбраться проще простого: изнутри эти замки открываются, а потом надо просто захлопнуть дверь.

– Спасибо, Эрни. Пока все. Но вы мне можете еще понадобиться.

– Я буду в лаборатории, начальник, – беззаботно бросил Эрни и исчез. Оставшись один, Генри попытался собраться с мыслями. Это удалось ему не сразу. Генри вынужден был признаться себе, что в такой атмосфере бурных страстей и пылких темпераментов ему не всегда удается вести расследование по намеченному пути. На чем-то нужно было сосредоточиться. Он позвонил сержанту и попросил принести сумочку умершей. Сержант сообщил, что сумочку тщательно исследовали, но так же, как и на термосе, не обнаружили на ней ничьих отпечатков пальцев, кроме самой владелицы. А на бутылочке с цианистым калием и вовсе не было отпечатков.

Содержимое сумочки тоже не представляло собой ничего интересного. Позолоченная пудреница, дорогая губная помада, два грязных носовых платка и два чистых, расческа, авторучка и три ключа на кольце – один в точности такой, как тот, который инспектор видел у Олуэн. В кошельке свиной кожи восемь фунтов и немного мелочи. Там же корешки нескольких театральных билетов, квитанция на пару туфель, несколько визитных карточек и неиспользованный обратный билет Хиндхерст (графство Сур-рей) – Лондон. А в маленькой коробочке слоновой кости хранились красивые визитные карточки самой Элен – такие же, как та, что на двери ее кабинета. Была еще маленькая записная книжка-календарик. Генри обрадовался было, но, к его разочарованию, в книжечке были указаны лишь деловые встречи. Две записи все же привлекли его внимание. Одна, сделанная месяц назад, а другая лишь вчера. Каждая запись состояла из одного слова: «Доктор». Генри снова взглянул на железнодорожный билет. Дата совпадала с днем первого визита к доктору – в субботу. Это была уже какая-то ниточка, но, если вспомнить, что ему сказала Олуэн, все, к сожалению, понятно и так. Генри вздохнул, снова сложил вещи в сумочку и послал за Терезой Мастере.