Спастись ещё возможно - [8]

— Нет, — помотал головой Прямой, — не надо. В другой раз.

— Сергей! — окликнули молодого человека из храма, — Сергей! Ты забыл пакет.

— Сейчас, — молодой человек еще раз взглянул на Прямого и, извинительно кивнув головой, скрылся за дверью.

“Тезка, — подумал, возвращаясь к ожидающему его “бимеру” Прямой, — Серега, как я...”

Он уже вывернул из-за угла хлебного магазина, и до машины оставалось всего метров десять, когда, обогнув их “бимер” и перекрыв ему ход, к поребрику, взвизгнув тормозами, припарковался УАЗик-“буханка”. Задние двери его сразу же распахнулись, и оттуда загромыхали выстрелы. Стрелял некто с лицом, по-киношному закрытым маской, с прорезями для глаз; бил в упор, в лобовое стекло “бимера”, не жалея патронов. Все это Прямой разглядел прежде, чем откатился обратно за угол. Нет, не фраером был Сережа Прямой. Мозг его заработал четко и расчетливо. Он вломился в магазин и, перескочив через прилавок, рванулся к рабочему выходу во двор. Продавщица еще лишь раскрывала рот, что бы крикнуть, а он уже был снаружи, во дворе, и бежал к проходному подъезду. Проскочив темный вонючий коридор, он осторожно выглянул через чуть приоткрытую дверь. “Буханка” уже отъезжала, но он различил то, что и требовалось — лицо водителя, явно кавказское, второй рядом был в маске. Прямой зафиксировал в памяти номер, уже понимая, что это-то наверняка бесполезно. УАЗик, виляя задом, умчался в сторону площади “Победа”, а Прямой, ожидая худшего, подошел к дымящемуся “Бимеру”. Лобовое стекло побелело от трещин, разбегавшихся в стороны от пулевых отверстий, дверь была полуоткрыта и на улицу, касаясь асфальта, свисала рука Гриши Функа. Он был мертв, темная кровь заливала дорогу, и Прямой отметил, что как минимум две пули попали в голову. Профессионалы! Похоже, прав был Гриша — чехи! Он повернулся, и тут же заметил у стены, с раскинутыми вширь ногами неуклюже сидящего человека, похоже, мертвого, в черных джинсах и черной же расстегнутой до пупа рубахе. Шею убитого широким кольцом охватывала массивная золотая цепь, а голова была упакована в маску с прорезями. Рядом с убитым валялся АКМ. “А этого кто?” — успел подумать Прямой, прежде чем шагнул к трупу и потянул вверх край маски. Лицо было незнакомое и явно славянское. Но у Гриши не могло быть пушки. Никак! Гриша был не боевиком, скорее — доктором без практики, хотя и весьма авторитетным.

Собирались люди, и пора было по-тихому сваливать. “Откуда сразу столько народа?” — удивился Прямой, протискиваясь наружу сквозь все прибывавшую толпу.

— Да их человек десять было! — орал какой-то нетрезвый мужик в синей майке. — Я из окна видел, они разбежались, кто куда, и все шмоляли из пушек.

— Да не десять, не ври, — перебила его полная гражданка с большой продуктовой сумкой, — я напротив, у гастронома была и видела все, как было: человека два-три на двух машинах, иномарках. А из этой машины выскочил один и этого, что валяется, прибил, а сам убег. А те уехали...

С включенной сиреной подъехал милицейский УАЗик, и тут же два “жигуленка”; за ними РАФик бесполезной уже “скорой помощи”.

“Будет ментам работы с очевидцами, — размышлял Прямой, — долго придется концы мотать, ну, и хрен бы с ними...” Надо было забрать машину: на “мерине” — куда сподручней. Братву собирать надо... пробить ситуацию через своих в конторе... доставать от оружейника арсенал. Надо, надо... Голова шла кругом, и изрядно подкручивал ее злосчастный Павел Иванович, никак не желающий убираться в свое небытие, и все маячащий пред глазами. “Уйди, Паша, не до тебя! — взмолился Прямой. — Потом разберемся с тобой, потом”. Итак, чехи и кто-то с ними. Кто? Кто-то из наших? Из конторы?

Он уже поравнялся с гастрономом, в просторечии именуемом “Петух”, и перешел на другую сторону улицы к извечно стоящему здесь дощатому забору, за которым укрывались странные старинные палаты купцов Подзноевых. Странные, потому что реставрировались без видимых результатов, невесть сколько лет, возможно, что и с самого восемнадцатого века, когда по роковому стечению обстоятельств были выстроены рядом с другими палатами — именитого купца Поганкина. Наверное, из-за этой ошибки два столетия спустя все отпускаемые на реставрацию деньги уходили на более значимого соседа — Поганкина. Дома же Подзноева превратились в эдакий раритетный долгострой, укрытый от горожан глухим забором. Около этого-то именно забора Прямой замедлил и еще раз обернулся на место давешней трагедии, когда вдруг из-за угла его кто-то тихо окликнул:

— Эй, мил человек...

* * *

— Эй, мил человек! Подойди, будь ласков! — позвал его кто-то из-за угла и помахал рукой.

Прямой сделал несколько шагов и оказался лицом к лицу с весьма странным субъектом. Небольшенького роста в затертом треухе, распахнутой брезентовой плащ-палатке, открывающей полосатый двубортный пиджак и старинные, бутылочками, армейские галифе, упрятанные в съеженные гармошкой яловые сапоги — мужичок этот очень походил на гдовского партизана времен Великой Отечественной с фотографии в школьном музее, смотреть на которую Прямой очень любил в детстве. Но партизана особой цыганской бригады, — если таковая имела место быть, — поскольку мужичок этот был ни кто иной, как цыган лет шестидесяти, ко всему — обладающий отличным золотозубым ртом, что обнаружилось, когда он улыбнулся и повторил свою просьбу: