Спасти президента - [17]

Боюсь, она не согласится, подумал я, а жаль. Я представил себе умилительную картинку: тундра, чумы, вечная мерзлота — и посредине всей этой романтики старушка Лисовская агитирует за Президента, исполняя оленеводам шансонетку «Девочка Надя».

7. МАКС ЛАПТЕВ

Я попробовал сдвинуть защитный козырек. Козырек отчаянно заскрипел и выпачкал мне палец ржавчиной. По-моему, этот ящик смастерили еще в те далекие времена, когда письма развозились ямщиками на лихих тройках от станции к станции. Белая нашлепка герба СССР давно облупилась, буквы «ПОЧТА» на боку едва угадывались. Седая древность. И вдобавок ржавая. Я поискал, обо что здесь можно вытереть палец, не нашел и кое-как обтер его о столб, на который был подвешен этот облупленный памятник старины.

Столб с прибитым ящиком возвышался на небольшом скучном холмике — мини-Голгофе местного значения.

Более дурацкого места трудно придумать. С трех сторон холмик окружали сизые проплешины огромного заброшенного пустыря, на границах которого смутно белели девятиэтажки нагатинского жилого массива. С четвертой стороны и девятиэтажек не наблюдалось: в отдалении слабо поблескивала Москва-река, отпугивая возможных рыболовов одним лишь цветом своих вод. Судя по цвету, в реке не водились даже микробы.

По дороге от станции метро «Коломенская» мне попалось штук пять нормальных почтовых ящиков, не таких древних и притом развешанных в обитаемых местах. Здесь же царило унылое марсианское безлюдье. На возможность разумной жизни намекал только старый асфальтовый каток, который оставили гнить в двух шагах от столба. Хотя нет, метрах в тридцати отсюда еще подпирал небо не менее дряхлый подъемный кран. Кран уже здорово накренился, на манер Пизанской башни. Много лет назад здесь, очевидно, планировалась постройка чего-то масштабного — может быть, стадиона или универсама. Ящик для писем был приколочен к столбу заранее, авансом. Но затем планы поменялись, и все быстро заглохло, покрываясь ржавчиной, зарастая травой. Мэрии теперь выгоднее обустраивать центр, а не возиться с окраиной, где даже свежий памятник Георгию Победоносцу работы Захара Сиротинина воздвигать нет никакого удовольствия. Святой Георгий, покровитель мэра, предпочитает у нас шинковать дракона при большом скоплении свидетелей. А тут — штиль, «мертвая зона», бесперспективный район. И чем дальше от метро, тем бесперспективнее. В жизни бы не подумал, что найдется олух, который нарочно преодолеет пустырь, доберется до здешнего музейного экспоната с надписью «ПОЧТА» и доверит ему свое послание.

Однако именно в этот железный гробик и легло злополучное письмо Президенту. Мне выпала пустяковая работенка — обнаружить автора письма...

Час назад, после беседы с генералом Голубевым, я вернулся в свой кабинет и добросовестно стал исполнять генеральский приказ: вытащил из сейфа документы и опять разобрался с принцем Хатангой. Потом снова прошелся по всем связям Данилова-Заточника, разобрался и с ними. Поскольку все было давно проверено-перепроверено, подписано-подшито, оба дела заняли у меня в общей сложности минут шесть. Еще минуты четыре я пил кофе и курил, глядя в окно и размышляя о тяготах чекистской службы. Когда наконец от сигареты остался один фильтр, а от кофе в чашке — осадок на дне, я счел, что мой рабочий день досрочно завершен. Можно посвятить свободное время любимому хобби.

Я вернул на стол один листок из папки и принялся накручивать телефонный диск моего древнего аппарата. У каждого свои увлечения. Одни любят коллекционировать зажигалки, другие обожают бильярд, преферанс и видео, а вот капитан Лаптев на досуге отдает предпочтение шарадам и кроссвордам, вроде дела «Мстителя». Спортивный интерес в свободное время у нас ненаказуем. Максимум, на что тянет мое хобби, — это легкое дисциплинарное взыскание за личные разговоры по казенному телефону. Ну так я ведь не по межгороду звоню, убытков казне чуть-чуть.

Номер эксперта-графолога не отвечал. Возможно, маэстро тоже устроил себе сокращенный рабочий день или внезапно ушел в запой, позабыв о моей просьбе. Вообще-то я обращался к нему скорее по инерции, чем по убеждению. Я давно подозревал, что его графология — близкая родственница астрологии, типичная лженаука. Сколько ни рассматривай через лупу завитушку в букве «щ», по ней никогда не вычислишь фамилии и домашнего адреса подозреваемого. Если бы маэстро когда-нибудь определил по почерку пусть не адрес, но хотя бы возраст автора послания, я бы согласился уверовать в чудо. Но чудесами наш спец никого не баловал. Обычно он выдавал, многократно оговариваясь, психологический портрет написавшего, и тот напоминал старинную игру в «барыню»: «да» и «нет» не говорите, черного с белым не берите. Почерка менялись, портреты же оставались одинаково обтекаемыми. «С одной стороны...», «С другой стороны...», «Можно высказать осторожное предположение...». Словом, ничего определенного. Попробуйте-ка отыскать человека, у которого среди особых примет — два глаза, нос и пара ушей.

Так и не дозвонившись до графолога, я набрал номер своего друга Сережи Некрасова. Главного криминалиста МУРа тоже на месте не оказалось. «Выехал на труп», — сообщил мне загробный голос. В переводе с милицейского на русский это означало, что произошла очередная заказуха и жертва теперь остро нуждается в Сереже. Почему-то покойникам побогаче требовалось внимание только лучшего эксперта с Петровки. Словно бы убитые, загодя оплатив услуги криминалистов, получали право на более качественный сервис. Конечно, мертвому уже все равно, кто пинцетом подберет с асфальта гильзы от «ТТ» и засунет их в целлофановый пакет — молоденький муровский стажер или доктор наук, светило всероссийского масштаба. Но светило здесь выглядит не в пример солиднее. Это нужно не мертвым, это нужно живым.