Спаситель и сын. Сезон 3 - [9]

– Где Луиза?

– Пошла в магазин. Пап, почему у нас нет телевизора?

– Наверно, потому что мы его не купили.

– Очень смешно, – буркнул Лазарь.

– А где Жово?

Старый легионер отправился курить на свою любимую скамейку на площади Старого рынка.

– Поль говорит, что у нас скукота, нет игровой приставки.

– Ну-ну… А где Габен?

– Он спит.

– Чёёёёёёрт!

Спаситель накануне вечером предупредил Габена, что они идут в психиатрическую больницу поговорить с лечащим врачом его матери. Он взлетел на чердак. Габен спал на матрасе, положенном на пол. Спаситель, с его аллергией на пыль, не мог тут задерживаться.

– Габен, вставай! – гаркнул он. – Скорее, нам пора!

– Что такое? Играем в «Гибель “Титаника”»? – умирающим голосом отозвался Габен.

– Пора идти в больницу! – Спаситель задохнулся кашлем и выскочил на лестницу. – Я жду тебя на кухне. А через десять минут ухожу без тебя.

Габен спустился в кухню через восемь минут, всклокоченный, с опухшими глазами.

– Пап, я хочу с вами, – заныл Лазарь. – Мне одному дома страшно.

– Сейчас придет Луиза. Не понимаю, куда она запропастилась.

Не успел он договорить, как появилась Луиза с двумя хозяйственными сумками. Она с трудом поставила их на кухонный стол и перевела дух.

– Мы пошли, – бросил Спаситель вместо всякой благодарности. – Вернемся к обеду.

– А ты почисти очаг и не забудь отдраить лестницу, – прибавил Габен тоном злой мачехи из «Золушки».

Спаситель дал ему тумака в плечо, но попытался искупить свое свинство по отношению к Луизе, пробурчав, что еду приготовит сам.

Машина Спасителя стояла на углу улицы Мюрлен и аллеи Пуансо. Он искал по всем карманам ключи и услышал, как Габен довольно громко сказал:

– Смотри-ка, Кен! Надо ему сказать, что ветеринарная клиника Барби находится не тут.

– Что-что?

Габенов трёп не всегда легко поддавался расшифровке. Но он мотнул головой в сторону дома номер 12 – там у дверей стоял молодой человек, прилизанный и одетый с иголочки, точь-в-точь жених Барби. Спаситель его окликнул:

– Сегодня с полудня до двух часов мой кабинет закрыт.

– Месье Сент-Ив – это вы?

При ближайшем рассмотрении молодой человек оказался мужчиной лет сорока, но с юношеской фигурой. Лицо его показалось Спасителю почему-то знакомым – где же он мог его видеть?

– Так что же, вы не можете меня принять?

– К сожалению, нет.

В досаде человек вдруг пнул дверь ногой, и этот капризный жест его выдал.

– Вы не месье Вьенер? – спросил Спаситель.

– Он самый, – отвечал посетитель, ничуть не удивленный тем, что его узнали.

– Я думал, вы уехали в Торонто.

Самюэль говорил, что у его отца гастроли в Канаде.

– Еду завтра, – сказал Вьенер, почти не разжимая губ. И по-балетному, легко и небрежно, спорхнул с крыльца.

Спаситель вспомнил слова своей старой няни: чтобы птичка не улетела, надо насыпать ей на хвост три крупинки соли.

– Я еду к одной пациентке в больницу.

Вьенер передернул плечами. Какое это имеет значение, раз не относится к нему!

– Но ради вас постараюсь освободиться к половине второго. – Спаситель подчеркнул интонацией «ради вас».

Вьенера так и подмывало ответить в духе капризной примадонны: «Теперь или никогда!»

Пока он колебался, Спаситель прибавил:

– Если вы не обедали, тут на углу есть приличное кафе.

Почему он так настойчив? Не хочет упустить птичку?

– В половине второго, – бросил Вьенер и, не оборачиваясь, пошел прочь. Как будто это он назначил встречу.

Спаситель промолчал, но у него чуть не сорвалось с губ: «Вот зараза!»

– Что нужно Кену? – спросил Габен уже в машине.

– Узнаю в половине второго.

Больше они не разговаривали до самой больницы Флёри, где их принял доктор Агопян.

– Вашей матери лучше, – сказал он Габену. – Она говорит о вас. Мы ее скоро выпишем.

На лице Габена полное равнодушие. Удивленный врач вопросительно посмотрел на Сент-Ива.

– Габен задумался, как он будет справляться с трудной ситуацией, – поспешил объяснить психолог. – Других родных в Орлеане, кроме матери, у него нет.

– Тем более он должен быть доволен, – неодобрительно сказал врач.

А Габена точно обухом по голове огрели. Много лет он жил вдвоем с матерью, чье поведение было совершенно непредсказуемо. Теперь он обрел прибежище на чердаке у Сент-Ива, но его опять собираются выдворить.

– У матери шизофрения, – чуть слышно сказал он.

– Кто это вам сказал? – возмутился врач.

– Одна сестра в отделении.

– Да? И с каких это пор медсестры ставят диагнозы?

– Так у нее шизофрения или нет?

– Все не так однозначно. Шизофрения или нет! Нам удалось стабилизировать состояние мадам Пупар, и она хорошо переносит лечение. Можете сами убедиться, если к ней зайдете. Она в 109-й палате.

Спаситель прикусил себе щеку, чтобы не вмешаться в разговор. По сути, доктор Агопян, конечно, прав, но к чему этот укоризненный тон?

Первым, что увидел Габен, войдя в палату, была обезьяна. Довольно страшная, со вздернутой губой и оскаленными зубами. И не одна. Везде по обезьяне: на стене, на столе, на кровати.

– Я занялась рисованием, – подала голос мадам Пупар.

Эрготерапевт[5] посоветовал ей зарисовывать свои галлюцинации.

– Класс, – с трудом выдавил Габен.

– Добрый день, мадам Пупар! – Спаситель встал напротив стула больной.