Спаситель и сын. Сезон 3 - [10]

– Эмили, – послышалось в ответ.

– Да, Эмили, добрый день. Вы помните меня? Я Спаситель. У вас получился прекрасный рисунок. И очень выразительный.

– Человек с обезьянкой уистити.

Взгляд Эмили где-то витал, голос звучал механически.

– Не очень-то она приветливая, – продолжал Спаситель. – Это скорее бабуин. Причем довольно злобный.

– Очень злобный, – подтвердила мадам Пупар и в первый раз посмотрела Спасителю в глаза.

Воспользовавшись этим, он повел головой в сторону, указав ей на сына.

– Габен… – произнесла она.

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй, Габен. Я… из-за лекарств… медленно соображаю.

Все трое помолчали.

– Рада тебя видеть. Сходим в кино, если хочешь.

– Э-э… не сейчас, – сказал Габен, переглянувшись со Спасителем.

– Да, не сейчас, – согласилась мадам Пупар. – Тут ведь больница. Тут есть только телевизор. В шестнадцать часов мы смотрим телевизор. – Она пыталась, как могла, поддерживать беседу. – Как у тебя дела в школе?

– Хорошо, – ответил Габен. – Я теперь обитаю в доме месье Сент-Ива.

– Как монах.

– Что? – опешил Габен.

– Обитаешь. Обитель. Монастырь. Монахи.

По части игры со словами мать определенно перещеголяла сына. Спаситель жестом подсказал Габену, что можно подвинуть бабуина и сесть на кровать, а сам опустился на табуретку. Он рассказал мадам Пупар, что Габен ночует у него, отлично ладит с его девятилетним сыном, иногда пропускает уроки в лицее, но старается подтянуться. Мадам Пупар, казалось, слушала, кивала, подавала односложные реплики: да, нет, а? о! А под конец сказала:

– Как хорошо, что вы о нем заботитесь. Ему повезло. – И, посмотрев на сына, прибавила: – Нет худа без добра.

Габену эти слова запали в душу.

На обратном пути Спаситель сообразил, что у него уже нет времени на обед.

– Извинишься за меня перед Луизой? – попросил он Габена.

– Легко. Скажу, что ты променял ее на Кена.

Подъезжая к дому, Спаситель увидел черный «мерседес», остановившийся перед парадным входом. Андре Вьенер вышел из машины, которая тут же уехала по улице Мюрлен. Вьенер уже взялся за дверной молоток, когда подоспел психолог.

– Извините, я только-только вернулся, – сказал он и достал из кармана ключи. – Позвольте, я вас проведу. Приемная вот тут.

Спаситель принял светский тон, стараясь быть на уровне всемирно известного пианиста.

Однако Вьенер отказался входить в приемную.

– Не знаю, что вы там себе вообразили, – сказал он. – Но я к вам не на консультацию.

– А в таком случае зачем? – спросил Спаситель уже не столь учтиво.

– Чтобы вы рассказали мне все, как есть, о Самюэле. Он ведь ваш, как это… пациент? И это вы навели его на мой след?

У Вьенера была своеобразная манера говорить. Одни слова он произносил неразборчиво, другими словно выстреливал – например, «пациент!» или «след!». Спаситель помедлил. По идее, надо бы ответить наглецу, что психолог никогда не разглашает ничего относительно своих пациентов. Но тогда птичка улетит. И он просто сказал:

– Зайдите на минутку.

Каждый пациент, включая Вьенера, хоть он себя таковым не считал, располагался в кабинете по-своему. Пианист встал напротив «Странника над морем тумана», спиной к психологу, и, не оборачиваясь, сказал:

– Я беспокоюсь за Самюэля.

«Не поздновато ли, после пятнадцатилетнего отсутствия?» – мог бы заметить ему Спаситель, но птичка еще не залетела в клетку.

– За Самюэля, – повторил он, словно странник на картине услышал эхо.

– Мне не нравится это имя. Она его так назвала. И не пожелала, чтобы я признал сына.

– Вас это очень огорчило?

Вьенер резко повернулся и повторил почти по слогам: «Огорчило?» – с таким недоумением, как будто ему всучили незнакомый предмет и он вертит его в руках, не зная, что с ним делать.

– Она исчезла вместе с ребенком, – продолжил он безразличным тоном. – Ему тогда было… не помню точно… несколько месяцев.

– Вы забыли, когда это произошло?

– Я был тогда в Москве на прослушивании. Играл на конкурсе молодых исполнителей. И выиграл. А когда вернулся, нашел пустую квартиру. Лина Каэн исчезла. Вместе со всем добром. И с моим сыном.

– Вы его искали?

– Свое добро? Нет, я купил все новое.

Вьенер усмехнулся и сел, точнее, рухнул в кресло и вытянул ноги.

– Устал, – прошептал он и опустил веки.

– Так почему вы беспокоитесь за Самюэля?

– Из-за его матери. Я успел ее изучить. Эта женщина относится к людям как к своей собственности. Она хочет, чтобы Самюэль принадлежал только ей. То же самое было со мной.

– С вами?

Вьенер немного подтянулся в кресле и рассказал, как он, в то время молодой и необыкновенно одаренный музыкант, встретился с Линой Каэн, официанткой. У него недавно умерла мать, он остался без средств, практически без крыши над головой. Лина его приютила, накормила, взяла под опеку.

– Мне было двадцать два года, – оправдывался он. – Она потребовала, чтобы я для заработка играл на пианино в ресторане, где она работала. Чтобы был у нее на глазах. Патологическая ревность.

– Вы давали ей повод для ревности?

– Еще бы. – Вьенер уселся совсем прямо. – Я спал со всеми подряд. – Он мило улыбнулся Спасителю. – То есть буквально. Всяк норовил меня оприходовать.

Хватил он, что ли, лишку за обедом?

– Впрочем, я не о себе пришел разговаривать.