Спасите наши души - [44]

— Как это не послушает? — возмутился Влади­мир Михайлович.

— А так, как мы не послушали! Забыл уже?

Анна Алексеевна помолчала. Ася напряглась: не­ужели мать больше ничего не скажет?

— Меня не послушает, — возразил отец, — тебя послушает.   Или ты не видишь,   мать,   какая   она стала?

— А какая? — ревниво и тревожно спросила Ан­на Алексеевна. — Девочка добрая, неизбалованная, скромная...

— Что ты мне ее хвалишь! Сам я этого разве не знаю? А вот того ты не видишь: то придет — гла­за горят, смеется, вся светится, поет. «Чему радуешь­ся?» — «Так...» А теперь у нее такое лицо иногда бы­вает, думаю: не заболела ли? Спросишь: «Что с то­бой?» А в ответ все то же: «Так...» Вот и понимай как хочешь. Какую мы жизнь с тобой прошли, неу­жели ей не посоветуем!

Отец тяжело вздохнул, а мать ответила ему, улы­баясь. Ася не видела лица матери, но услышала ее улыбку.

— Молодость! Сегодня кажется: все, нашла, вот это мое счастье. Завтра — где же оно? Упустила! А было ли? Ты вот ребят учишь — Асю, Андрея: прежде чем дело какое-нибудь начинать, узнай, как его люди делают, не старайся сам до всего своим умом дойти, что без тебя придумали. Так?

— Так! — согласился Владимир Михайлович. — А чего тут плохого?

— Почему же сразу плохого? — сказала мать и — стало слышно — отодвинула от отца чайник. — От такого чая и у здорового сердце выпрыгнет, тем более среди ночи... Умный ты человек, Володя, а вот как до дочери доходит, тут твой ум кончается.

— Как это кончается?

— А так! Хочешь ты взять и ей на плечи наши го­ловы переставить, да еще не одну, а две сразу. Мы когда-то разве не мучились, не ошибались? Или за­был? А она пусть нашим умом живет? И ей легче, и нам спокойнее? Зачем самой решать, если мы посо­ветовать можем?

— Вот ты как все поворачиваешь! — удивился Владимир Михайлович. — Значит, по-твоему, она пусть себе хоть голову сломает, только уж чтоб ломала са­мостоятельно, а я и беспокоиться не должен?

— А ты думаешь, я не беспокоюсь? — сказала мать, и теперь у нее был усталый голос. — Только не сломает она себе голову. Не такая! Иди... Спи... Ночь кончается...

Ася легла, хотела обдумать то, что услышала, но сразу уснула, как провалилась куда-то. Если бы не будильник, спала бы еще и спала.

Она вышла на кухню. Там сидел Андрей, ел холодную картошку со сковородки и косился в учебник. Он поглядел на Асю так, будто видит ее в первый раз, но ничего не сказал, а уткнулся в книгу.

— Чего ж картошку не разогрел? — спросила Ася. — И брось книгу. Сколько раз тебе отец гово­рил!

— Холодная вкуснее, — ответил Андрей. — А те­бе отец тоже много чего говорил. Не очень слу­шаешься.

— Ах, Андрей, Андрей, ничего-то ты не пони­маешь!

— Вот еще! Не понимаю! Генка вчера приходил: «Ася дома?» — Андрей карандашом нарисовал на по­лях газеты человечка с вопросительным выражением физиономии. — Говорим: «Нет ее». — Андрей что-то сделал с рисунком: физиономия вытянулась. — Спра­шивает: «Когда будет?» Говорим: «Сами не зна­ем». — Он карандашом еще сильнее вытянул физио­номию. — Вечером еще раз приходил. Сказали: «Еще не возвращалась». Ушел...

И он нарисовал нового человечка. Тот спускался по лестнице, горестно повесив голову, и ронял на сту­пеньки большие слезы.

Ася рассмеялась:

— Дай мне, я Генке покажу.

— Вот еще, — сказал Андрей. Но потом спросил самолюбиво: — А что, похоже?

— Не скажу. Ты и так зазнаешься.

Они вышли на лестницу вместе, но когда Ася ста­ла звонить в дверь Марининой квартиры, Андрей крикнул:

— Привет! — Он пошел вниз, не дожидаясь Аси и независимо насвистывая, но остановился на следую­щей площадке.

— Наташка уже ушла, — сказала Марина. — Че­го-то она сегодня торопилась. А я сейчас, только волосы заколю. Мыла вчера голову. Поглядишь, ка­кой у меня теперь оттенок. Называется «Тициан». Очень модно!

— Андрей! — крикнула Ася в пролет лестницы. — Чего стоишь? Ушла уже Наталья, слышишь?

— А мне-то что?.. — громко буркнул Андрей.

Но когда Марина и Ася вышли из дому, они уви­дели, что он медленно идет к школе, а перед ним шагах в десяти так же медленно идет Наташка, не оглядываясь, но и не ускоряя шага.

Марина и Ася засмеялись.

— Ох, Аська, какие же мы с тобой старые! — протянула Марина, а потом спросила с любопытст­вом: — Ты это где вчера пропадала до ночи? Неуже­ли с Павлом была? Значит, у вас все в порядке? Отец твой сердился, мать волновалась, а я им ска­зала: «Владимир Михайлович, Анна Алексеевна, ва­ша Ася — вполне самостоятельный человек. У каждо­го самостоятельного человека может быть личная жизнь и личные переживания». Отец твой говорит: «Пусть дома переживает». Нет, родители этого не понимают. Мои тоже. Значит, у тебя с Павлом все в по­рядке? Я рада. Хотя он, по-моему, не очень инте­ресный. Ну ладно, не сердись. А вот у меня, у меня-то... Мы чуть совсем не поссорились. И я уж к нему по-всякому: и на пяточках и на пальчиках. Помири­лись. Петя вчера заявляет...

Но Марина не успела сказать, что заявил Петя.

— Смотри-ка, на той стороне — сейчас уме­реть! — Геннадий стоит! Тебя дожидается. Ох, Ась­ка, гляди у меня!

На той стороне действительно стоял Геннадий. Он держал в руках большой квадратный конверт.