— В Женевской конвенции есть что-нибудь об этом? — поинтересовался Станко, ползком пробираясь к грузовику. — Я имею в виду передовое топливо и законы войны в мирное время.
— Ровным счетом ничего, — заверил его Колек. — Законы военного времени применимы только в военное время. В мирное время все сойдет.
Двигатель мерно урчал, но стоило Литтлу потянуть за белый рычажок, как последовала новая вспышка белого света, и двигатель снова заглох.
— Да что же это за чертово албанское горючее? — рявкнул Литтл. — Оно вытекает!
— Дело не в горючем, майор! — крикнул Каплан. — Вы не знаете, как устроена машина. Не тот рычаг дергаете! Это не инжектор, а сливной кран! Что же за машины вы водили всю жизнь, ископаемое вы наше!
Смущенный и обиженный, Литтл пробормотал какие-то извинения. Он встал, вскинул на плечо свой «спат», дожидаясь новой заправки. Но албанцы уже были под защитой камней. Майор повернулся к Имиру Джуме. Их взгляды скрестились.
Комаров приставил автомат к затылку маршала.
— Не спешите, — сказал Литтл.
Он решил оставить про запас этот последний шанс.
Старр полз к грузовику, таща за собой своего русского товарища.
Григорьев умирал. Взгляд его был прикован к серому обелиску ближайшего уловителя, стоявшего менее чем в шестидесяти метрах. Он ничего не говорил, но глаза его расширились, и в них застыло выражение ужаса. Ему не хотелось отдавать ни капли своей энергии этой мерзкой албанской штуке. По-видимому, в его голове соединение пролетариев всех стран имело свои пределы. Старр тащил его подальше от обелиска и поближе к грузовику.
— Спасибо, Джон, — прошептал русский. — Ты меня спас… Ты спас мою… я не знаю, что ты спас…
Он улыбнулся.
— …но ты это спас. Спасибо.
— Не за что, — сказал Старр.
— Есть за что…
Кровь хлынула у него изо рта, и его не стало.
Старр ощутил некоторую неловкость морального свойства — впрочем, это продлилось недолго.
Он не пытался спасти русского от уловителя обелиска. Он стремился подтолкнуть его поближе к уловителю грузовика.
Речь шла единственно о том, чтобы запустить двигатель.
Но дух Григорьева отлетел слишком рано, и еще один верный шанс был упущен.
Литтл бросил на них раздраженный взгляд и хладнокровно приосанился под пулями.
— Полковник Старр! — крикнул он. — Садитесь за руль. Передаю вам командование. Я берусь сам наполнить этот чертов бак, сэр!
Старр, собиравшийся с силами, чтобы запрыгнуть в грузовик, стал дожидаться, пока майор исполнит свое обещание. «Этот сукин сын вызывал восхищение, — наверное, так он впоследствии комментировал это после второй бутылки сливовицы в штаб-квартире в Белграде. — Он ведь нам обещал до конца не снимать маску джентльмена и офицера Ее Величества, он заявил нам, что мы можем полагаться на этот образ, и вот он держал слово. Я ждал, когда он наполнит бак, и был взволнован и одновременно возмущен, меня раздирали противоречивые чувства: презрение профессионального военного к этому позеру и восхищение, которое вызывала у меня верность этого чертова фигляра избранной роли. Когда человек готов отдать свою жизнь ради маски, это конец всех масок и начало подлинности. Он заставлял возродиться из пепла, пусть даже на короткий миг и только для себя самого, Британскую империю. „Давайте, сэр! — крикнул я ему. — There’ll always be an England. Англия никогда не умрет!“»
Старр почти что слышал звуки волынок.
Литтл остался стоять в ожидании, когда его поразит какая-нибудь пуля.
— Жалкие стрелки эти ребята. Poor show. Bloody awful[54].
Облако пыли поднималось над долиной: казалось, на них движется вся албанская армия.
Старр запрыгнул в грузовик. Им оставалось лишь одно, иначе… Иначе — суд над пятью пленными диверсантами, их публичное покаяние и портативная бомба в двадцать мегатонн в руках албанцев.
Станко пришла в голову та же мысль, что и ему. Он направил оружие на «фартук» бомбы.
Затем сделал знак Джуме.
— Отодвиньтесь на несколько сантиметров, маршал, — сказал он насмешливо. — А то вас может оглушить…
Никто из них не смотрел на Матье, но они поняли, что пуля попала в него, когда услышали крик женщины. Она бы не кричала так душераздирающе, если бы была ранена сама.
Мэй сжимала его в своих объятиях.
— Любовь моя, любовь моя!
Замечательное французское произношение, подумал Старр в отчаянном рефлексе самозащиты.
Она пыталась его спасти. Если бы поцелуй мог спасти человека, этот мерзавец был бы обречен на бессмертие.
Лица Матье почти не было видно за струящимся золотым потоком.
— Мне будет тебя не хватать, девочка, — сказал он ей.
Голос еще звучал твердо. Но Старр видел, куда попала пуля. Парню конец. Если им чуть-чуть повезет, скоро они смогут тронуться с места. Комаров нагнулся и не спускал глаз с индикатора топлива.
Они ждали. Имир Джума поднял руки, и солдаты прекратили стрельбу.
«Он хочет взять нас живыми», — подумал Колек.
Станко навел автомат на Джуму.
— Только прикажите, майор! — крикнул он. — Отличная энергия! Лучше и быть не может!
Тут он заметил, что все взгляды устремлены на Матье.
Последним следом жизни на лице Матье была улыбка.
— Святая Мэй Албанская, — прошептал он.
Он вытянул руку, как будто пытаясь коснуться лица любимой, но рука упала, и тут же заработал двигатель.
