Спаси меня, пожалуйста! - [25]

– С днем рождения! Это тебе.

Ангелина зарделась от удовольствия, взяла мишку, цветы, провела Семенова в комнату и усадила за стол. Они чинно сидели друг напротив друга перед пустыми тарелками. Над головой у Ангелины висели большие стенные часы. Минутная стрелка перепрыгнула на четверку. Вошла мать.

– Лина, уже двадцать минут шестого. Ты бы покормила гостя.

– Давай, я положу тебе салат, – проговорила Ангелина, поглядывая на часы.

– Положи, – согласился Семенов.

Прошло еще десять минут. Семенов доел салат, сделал бутерброд с колбасой и тоже его съел. Потом надкусил яблоко.

– А где же все остальные? – спросил заглянувший в комнату отец.

Ангелина пожала плечами:

– Опаздывают, наверное.

– Странно, – сказал отец и открыл детское шампанское. Он разлил его по бокалам, и они выпили впятером: он, мать, Римма, Ангелина и Семенов.

В шесть в дверь снова позвонили.

– Наконец-то! – радостно вскричала Ангелина и понеслась открывать.

Однако ее ждало разочарование. Это был сосед с нижнего этажа, пришедший спросить, нет ли у них запасной лампочки. Пока отец доставал ее из стенного шкафа, Ангелина в прихожей глотала слезы. Она уже поняла, что никто из приглашенных к ней не придет. Самодельные билетики – это не круто, вот купленные по 250 рублей красивые, нарядные открытки, тисненные серебром, это другой разговор. И их старая, давно не ремонтированная, тесная квартирка совсем не подходящее место для дня рождения. Новый развлекательный центр, недавно открытый рядом с метро, для этого больше подойдет. Или роллердром. Или, на худой конец, пиццерия неподалеку от дома. И никому не интересен ослепительно прекрасный торт с застывшей на морозе глазурью и с холодными дольками мандаринов, сверкающими, как янтарь.

Семенов терпеливо дожидался Ангелину в комнате. Есть он больше не мог, просто сидел за столом и складывал из салфетки смешную фигурку. Увидев заплаканные глаза Ангелины, он протянул ей салфетного человечка:

– Не плачь. Отличный день рождения! Подумаешь, не все пришли, ерунда!

– Никто не пришел, – горько прошептала Ангелина и села за стол рядом с Семеновым.

– А я? – Он вскинул на нее беззащитные глаза редкого орехового цвета. – Разве я – никто?

Она поняла, что была жестока. В классе к ним двоим относились с пренебрежением, ну еще к Безденежных, но тот в младшей и средней школе еще не был таким толстым, и над ним пока просто подтрунивали.

– Ты очень даже кто, – с теплотой проговорила Ангелина, – ты лучший гость, и это мой лучший день рождения.

Она вытерла слезы, поправила перед зеркалом волосы и заколола в них большой бант. А потом мама и Римма вынесли торт с одиннадцатью свечками. Папа погасил свет, и они все вместе дружно распевали: «Хэппи берздэй ту ю». Громче всех и ужасно фальшиво пел Семенов. Всем было весело, особенно когда папа предложил посоревноваться: кто сможет съесть все мандаринки со своего куска торта и при этом не измазаться в глазури. У Ангелины и Семенова носы были перепачканы в шоколаде. Римма хохотала, забыв про свою вечную серьезность. И никто не заметил, как мама потихоньку вышла из-за стола и пошла пить лекарство. А потом легла на кровать в своей комнате, ловя ртом воздух, как пойманная в сеть рыба.

Назавтра ей вызвали «Скорую». Ангелина ходила к маме в больницу и чувствовала себя ужасно виноватой за этот дурацкий день рождения, на который никто, кроме Семенова, не пришел, за свое непростительное веселье и измазанный в шоколаде нос, за то, что оказалась такой дурой и позвала к себе на праздник совершенно чужих людей, заставив всю семью сбиться с ног.

Именно тогда Римма первый раз сказала ей:

– Ты слишком наивна. Нельзя так безоговорочно верить людям и думать, что все они такие же, как ты. Они другие.

– Какие? – тихо спросила Ангелина.

Был поздний вечер, они лежали в своей спальне под одеялами. Римма только что впрыснула лекарство (у нее уже была астма), и по комнате витал сладковатый неприятный запах. Римма молчала, задумавшись, и Ангелина повторила свой вопрос громче:

– Какие?

– Злые, – жестко сказала Римма, – злые и равнодушные. Они не терпят слабости, когда кто-то отличается от них.

– А мы с Семеновым отличаемся?

Римма, близоруко сощурившись, посмотрела на сестру:

– Да. Отличаетесь. В лучшую сторону. Но они этого не понимают. Для них ведь хороший – это крутой, с дорогими шмотками, богатыми родителями. Подрастут, поймут, что это не так. А кто-то… – Римма сделала паузу, потом со вздохом закончила: – Кто-то так и не поймет. И это нормально.

Она говорила совсем по-взрослому, хотя ей только недавно исполнилось 18. Ангелина поверила ей. Но что она могла сделать – перестать быть доброй и наивной? Стать такой же, как девчонки из их класса – то есть человеком, способным положить камень в протянутую руку слепого? Это было невозможно, выше ее сил. И она решила, что будет стараться исправиться, но не сразу, а постепенно, тщательно работая над собой…

Исправиться у нее не получилось, хотя с того злополучного дня рождения прошло целых девять лет. Ангелина вышла из оцепенения и взглянула на экран телефона. Три часа ночи. Оксана на улице одна. И это она выгнала ее без всякой жалости, в одной тонкой джинсовке и шортиках, с больным животом! Ангелине вдруг стало так тошно и стыдно, что она аж зубами скрипнула. Она быстро вскочила с постели и принялась натягивать одежду. Выбежала в прихожую, сунула ноги в кроссовки и, юркнув за дверь, понеслась вниз по лестнице.