Спаси меня - [40]

Бет забирается в машину и заворачивается в одеяло.

— Ну и холодрыга же там, — бормочет она, стуча зубами.

— Поедим — сразу согреешься.

— Что, здесь? Соломы, что ли, пожуем?

— Когда-нибудь слышала, что в деревнях бывают трактиры?

— И где ты собираешься их искать?

— Понятия не имею. — Вдруг мне стало так смешно — как я вообще сорвался в такое приключение?! — Понятия не имею, куда мы едем и что будем делать. И вообще — мы заблудились.

Моя оборваночка тоже заходится смехом, и мы, нервно хихикая, как две сбежавшие лабораторные мыши, тихо шуршим по асфальту в поисках Его Величества Сельского Трактира.

Поиски наши довольно, скоро увенчались успехом — такой уж выдался денек.

И вот перед нами заведение: деревянные балки, выложенный плиткой пол, огромный очаг и страдающий ревматизмом охотничий пес по имени Оскар: зловонный, слюнявый, невообразимо добродушный и мучимый патологической тягой к чипсам с барбекю. Вместо короткой привычной вывески «Треска и жареный картофель» или «Омлет и жареный картофель» висит грифельная доска, перед которой надо стоять и минут пять вчитываться. Зато у них есть мое любимое пиво, а за стойкой вместо обросшего полупьяного работяги, который смылся в деревню, дабы не расплачиваться с кредиторами, стоит улыбчивая бабушка.

Себе беру пинту пива и пирог с дичью, спутнице — бокал шардоне и суп из лобстера, традиционное меню западной Англии. Чуть позже повторяем напитки и выкуриваем по сигарете. Бет удобно устроилась в кресле с подголовником, разложив локти и откинув голову.

— И зачем мы сюда приехали? — неохотно протягивает она, закрыв глаза.

— Развеяться и отдохнуть.

— От чего тебе отдыхать?

— От жизни.

Милашка обдумывает мои слова, едва заметно кивает и, приподнявшись с подголовника, почему-то смотрит в упор.

— Ты и правда хороший, — говорит она с улыбкой. — Спас меня.

— Да нас обоих надо спасать, — ворчу я. — Ну и… Часто он тебя бьет?

Бет глазом не моргнув ставит на стол бокал и с невозмутимой улыбкой отвечает:

— Стэн? Он вообще никогда рук не распускает. Я сама виновата. И деньги здесь ни при чем. Я повела себя по-свински. — Бет вздыхает и качает головой. — Ты ведь совсем не в курсе наших дел. Так что давай не будем об этом.

Да, лгунья она хорошая, в этом я уже убедился. А может, в конце концов, ее действительно Стэн побил. Допивает вино.

— Ладно, давай отдыхать, раз приехали. Тоже мне похититель.

Бет настаивает, чтобы трапезу оплатила она. (Говорит — достаточно того, что я раскошелился на заправке.) Мы садимся в машину и направляемся на запад. Уже в пути, спустя какое-то время, она спрашивает:

— Значит, Корнуолл?

— Ага.

— Ты когда-нибудь видел соломенные чучела?

— Нет. А ты?

Долго думает о чем-то своем и неожиданно заявляет:

— И я тоже. Едем дальше.

— Это чаевые, пожируй чуть-чуть. Благо могу себе позволить — я же, в конце концов, новая «Аманьюна», — поясняет Бет и с отстраненной улыбкой снова ложится на спину.

Думаю, вряд ли кто-нибудь бы захотел оказаться на моем месте: я проститутка и обязан обслужить любимую девушку своего давнего друга — первосортную, несравненную гадину.

Но ничего не поделаешь — такова жизнь, и подобное происходит на каждом шагу.

А потому мне не остается ничего другого, как хладнокровно снять то немногое, что осталось, забраться на Бет и сделать свое дело.

Она лежит, плотно смежив веки.

После.

— Ну, взбодрись, совсем приуныл, — говорит Бет, закуривая сигарету и бросая другую мне на колени.

— Путаешь уныние с сочувствием.

— Ой, только, пожалуйста, не надо меня жалеть. Не выношу.

— Да ты-то тут при чем? Дура самовлюбленная, только о себе и думаешь. Мне Майлза жалко.

Она в ярости оборачивается.

— Ты Майлза в это не впутывай!

— Да уж точно, здесь он не при делах.

— Вот именно.

Я закуриваю, и в комнате повисает враждебная тишина. Приятно все-таки нежно поворковать на ложе любви. Просто прелесть.

Прошу Бет изобразить что-нибудь из ее реплики в рекламе «Аманьюна», но она отвечает, что у нее вообще никаких реплик нет.

— Я ничего не должна говорить, — объясняет наша молодая актриса. — Я просто должна быть в кадре, и все. Мне платят за тело. — Протягивает руку и щелкает меня по носу — больно, надо сказать. — Как и тебе, мой дорогой.

* * *

Магнитола затягивает тоскливую песню: «И я скучаю по тебе, как пустыня о дожде…» До меня не сразу доходит, что моя спутница плачет. Беру ее за руку, и мы молча сидим, сцепившись пальцами. А потом я спрашиваю:

— Что случилось?

Она не торопится с ответом, а чуть позже говорит уклончиво — так, что я все равно ничего не понимаю:

— Знаешь, иногда мне кажется — я получила по заслугам.

— Какая ты глупышка, — ласково ругаю ее я.

На минутку выглядывает солнце — мы как раз проезжаем Бодмин-Мур. Облака разошлись, яркий свет залил дорогу, и посреди пустоши вдруг засеребрилась асфальтовая река. Миновали Дозмари-Пул, открытую гранитную жилу, потом разработки фарфоровой глины и дымоход, одиноко торчащий из давно оставленной оловянной шахты. Все так необычно — Бет глядит как завороженная. Она никогда прежде не была в Корнуолле; Мальдивы, Куба, Вьетнам — да. Но не Корнуолл.

— Слушай, я будто на Луну попала, — говорит она.