Спасенный Богом - [49]

Как нам и было предписано, являемся сначала в "Комендантское управление". Небольшой двухэтажный каменный домик на главной улице. У входа с надписью "Комендантское управление гор. Дмитриева", стоит часовой с ружьем. Входим. За столами сидят военные и что-то усердно пишут. Словом, все в порядке и спокойная обстановка. Двое мальчишек оборванцев, лет десяти-двенадцати, в дырявых сапогах, снявши шапки, просят у коменданта поступить добровольцами на фронт. Тот смотрит на них пристально и говорит: А одежда у вас есть? Сапоги есть?" " Нет, - отвечают те, - да ведь выдадут!" " Ах, так! Вы значит, только ради сапог поступаете. Это не годится, нам такие не нужны. Убирайтесь вон!" Юные "добровольцы" поспешно смываются. Обращаясь к нам комендант говорит: " Прими их, получат одежду, сапоги и завтра же убегут! У нас уже были такие вояки". Мы стараемся из разговора с комендантом, выяснить обстановку и настроения в городе. В результате, поручик Карпов договаривается с ним относительно обеда для нашей группы, и мы уходим.

Как только мы начинаем проводить мобилизацию, то скоро убеждаемся в малой продуктивности этого занятия. Сначала мы действовали следующим образом. Идем всем нашим отрядом по улицам и когда встречаем молодых людей "по-городски" одетых (вроде местной интеллигенции), останавливаемся, говорим с ними и предлагаем записаться к нам в армию. Никто прямо не отказывается, но почти все придумывают различные предлоги. Одни говорят, что им нужно собрать вещи, другие, что есть незаконченные дела, третий болен, а кто-то говорит, что должен подумать и не может так сразу решить. Мы, тем не менее, записываем все фамилии и просим явиться на следующий день к девяти часам утра в комендантское управление. На улицах мало народа, а потому встречных прохожих мы спрашиваем, где живут молодые люди призывного возраста. Многие отказываются говорить с нами, кое-кто называет имена и адреса. Начинаем ходить по домам и для большей эффективности разделяемся на две группы. В моей двое: я и один доброволец. В домах мы встречаем ту же картину. Принимают любезно, охотно разговаривают, но придумывают те или иные предлоги для уклонения от мобилизации. Хотя прямо никто не отказывается, чему удивляться не приходится. Ведь в момент колебаний и неудач на фронте, вряд ли можно ожидать нового наплыва добровольцев, (подлинные уже давно поступили в армию). В одном из домов нам сообщают: " Красные на вокзале!" Нам представляется это невероятным но, тем не менее, на сердце тревожно. " Не может быть, - говорим мы, - откуда им взяться! Кто вам сообщил об этом?" - " Да один молодой человек их там видел или об этом слыхал. Мы решили вас предупредить". Мы не придали значения этим словам, а зря.

Время до обеда проходит быстро, когда бывший со мною доброволец идет справляться, когда будет нам роздана горячая пища. Я остаюсь один и прохаживаюсь по улицам. На площади довольно большой базар. Бойко идет торговля, мясом, хлебом, овощами, разными продуктами. Вспоминаю недавний базар большевицкого периода, когда нельзя было купить куска хлеба, и шла спекуляция всем за огромные деньги.

Захожу в какую-то мастерскую. Посетитель мирно беседует с хозяином о разных житейских делах. Ему на вид лет сорок пять, одет добротно, по-зимнему, а на ногах хорошие высокие сапоги бело-желтого цвета. "Вот бы мне такие", - мечтаю я про себя. " Какие у Вас хорошие сапоги!" - говорю я этому человеку. " Да, они замечательные. Из свиной кожи, теплые, легкие и не промокают зимой", - отвечает он мне. Мне хочется сказать ему: " Отдайте мне Ваши сапоги. Вы живете мирной жизнью, купите себе другие, а мне в рваных воевать больше нет сил!" Думаю, сказать или нет? Но так и не решаюсь.

Вдруг слышится сигнал тревоги! "Красные!" - как молния передается из уст в уста. Выбегаю из мастерской на площадь. Базар мгновенно опустел. Ни торговок, ни продуктов, одни пустые столы. Я тоже один - ни добровольца, ни поручика Карпова не видно. Искать их времени нет, да и неизвестно где. Первая мысль, которая у меня возникает, зайти к М., и забрать мои вещи. Дом его в направлении вокзала, спешу туда. Прохожу мимо Комендантского управления. Окна и двери настежь распахнуты, нет часового у входа и дощечка с надписью, пропала. Успели уже все убежать (54).

Навстречу мне попадаются группы, в несколько десятков человек, отступающих наших солдат и офицеров. Идут быстро, в беспорядке, лица озабоченные, напряженные. " Вы почему идете в этом направлении? - спрашивают они меня. - Красные уже на вокзале!" Иду дальше, отступающих все больше. Какой мне смысл из-за вещей попасть в руки Красной армии? Видно не суждено мне их вернуть. Слишком большой риск для жизни. От волнения я путаюсь в дороге к дому М., поворачиваю обратно и присоединяюсь к отступающим дроздовцам. Все они из нашего полка, но есть и из других рот. В толпе, я слышу рассказы о том, как красные напали на наши позиции, к западу от вокзала, по дороге на Севск. " Утром у них был какой-то праздник, пели песни, слышно было, как произносили речи, кричали "ура", - рассказывают солдаты. - Потом они бросились в атаку, их было очень много. Наши не выдержали и побежали, стали отступать к городу. Жаль полковника. Он у нас тучный, да еще в тяжелой шубе, запыхался, не смог бежать. Видно было, как поднял руки, говорит: "Сдаюсь, товарищи, пощадите, не убивайте!" Но, не тут-то было! Подняли его на штыки, кричат: "Золотопогонник!" Ах, как жаль его, хороший был человек, а помочь ничем не могли, сами спасались".