Спасенная красота (рассказы о реставрации памятников искусства) - [10]
* * *
Первые иконы, происходящие из часовен и храмов Карелии, я увидел в Кижах... Их было очень много в темной подклети дома Ошевнева. Огромные, двухметровой высоты доски; царские врата вычурной резьбы; десятки маленьких иконок, поставленных на полки, как рукописи в старинной библиотеке, — все это богатство манило к себе древней таинственностью. Хотелось сразу найти шедевры, сделать на них пробные расчистки и открыть что-то новое, доселе неизвестное. Мы снимали со стеллажей одну доску за другой, выносили каждую икону на яркий солнечный свет, рассматривали тщательно, стараясь угадать ценность древней живописи. Начинались робкие предположения, смутные догадки, осторожные неаргументированные выводы. Мы спорили, горячились, а доски молчали. Молчали, словно не желая открывать вековые тайны неопытным людям. А опыта, к сожалению, недоставало.
Разбор «кижской» коллекции стал подлинной школой изучения северной живописи. Когда затихли страсти первооткрытия и мы перестали считать себя искателями сокровищ, началась кропотливая работа. С раннего утра, чтобы не упустить ни одного светлого часа в коротком северном дне, отправлялись мы в дом Ошевнева. Лихорадочный осмотр «на выбор» сменился тщательным изучением и обсуждением всех семисот единиц хранения. Споры продолжались, но они велись не ради желания поспорить, а в поисках истинной атрибуции той или иной иконы. Теперь я знаю, что в описи кижского древлехранилища мы сделали немало ошибок. Больше, чем сделали бы сейчас. Но главного мы достигли. Нам стали дороги творения местных, обонежских мастеров, в наших руках появился ключ к распознанию характерных признаков и черт северной живописи.
Та осень вспоминается часто. Она была счастливой. Повседневные мелочи и невзгоды давно забыты. Перед глазами до сих пор золотые берега Кижского острова. Рдеющие на солнце осенние рощи висят над водной гладью. «Горящие» северные леса, как это ни странно, больше всего похожи на старые японские гравюры. Такие же лаконичные, четкие, словно нарисованные искусным каллиграфом. Работается легко, и на душе приятно от сознания того, что ты помогаешь вернуть людям прекрасное искусство, незаслуженно забытое во времени. Из подобных моментов и ощущений складывается любовь к делу, даже если оно такое трудное и сложное, как реставрация древнерусской живописи.
* * *
Следующую командировку в Карелию я ждал с нетерпением. Зимний период работы в московской мастерской требовал полной отдачи сил. Слишком много икон, присланных из различных музеев России, нуждалось в реставрации. Свободное время выдавалось только по вечерам или в редкие выходные дни. Все эти часы уходили на изучение истории древнерусского искусства, а особенно тех разделов, которые касались творчества северных живописцев. В книгах встречались лишь косвенные упоминания по интересовавшему меня вопросу. Маститые специалисты говорили об искусстве русского Севера походя, относясь к местным памятникам в лучшем случае с точки зрения влияния столичных школ на развитие провинциальных художественных мастерских. У меня же перед глазами стояли пусть немногочисленные, но поражающие нетленной красотой иконы, увиденные осенью в Кижах. Реставраторы раскрыли отдельные северные реликвии сразу после войны, и в течение нескольких лет они хранились среди остальных экспонатов дома Ошевнева. Разве можно считать чисто провинциальным явлением живописное дарование автора иконы «Власий», работавшего в XV веке. Замечательные произведения иконописи — редкие по мастерству изображения «Покрова» и «Успения» — также принадлежат кисти местных художников. И какое прекрасное понимание важнейших основ средневековой художественной культуры демонстрируют безымянные создатели. Внешние моменты — свидетельства провинциального происхождения шедевров северного искусства — отступают на второй план перед глубокой внутренней наполненностью и значительностью образного языка местных живописцев.
Северные иконы неповторимы, как неповторимы памятники иконописи Пскова, Суздаля, Новгорода и других древнерусских городов. Меня они покорили сразу. Чистотой духовного смысла. Умением говорить о прекрасном просто и одновременно возвышенно. Задушевностью и лиричностью, какая встречается только в искусстве Севера. Я понимал, насколько отличаются «кижские» иконы от уникумов мирового значения. Да мне и в голову не приходило сопоставлять отреставрированные сокровища из дома Ошевнева с древнейшими живописными реликвиями XII—XIII веков, с неземными творениями Феофана Грека, с виртуозными созданиями псковских мастеров или изысканными образами прославленного Дионисия. Памятники северной иконописи привлекают иными качествами: большой человечностью, доступностью и искренностью художественного повествования, незамысловатостью. Однажды увиденные, они навсегда остаются в памяти. Вот почему меня так тянуло снова поехать в Карелию и заняться раскрытием неизвестных произведений древней северной живописи.
* * *
Петрозаводский музей изобразительных искусств не может сравниться по дате основания ни с одним из крупных музейных хранилищ России. Он открыт в 1960 году и, наверное, является самым молодым в списке музеев республики. Но молодость не помеха, когда сотрудники горят желанием превратить свою галерею в крупный центр по сбору и изучению памятников местного искусства. Сегодня музей в Петрозаводске известен не только узкому кругу специалистов, но и всем, кто стремится познать историю отечественной культуры. В его запасниках сосредоточено около двух тысяч произведений северной живописи. А начиналась инвентарная книга музея всего-навсего с нескольких иконных досок, переданных вместе с другим имуществом петрозаводскими краеведами. Богатство древнерусского отдела Петрозаводского музея — заслуга многих людей, принимавших участие в пополнении и организации его фондов. Но главную роль сыграли реставраторы, искусствоведы и просто энтузиасты, участники многочисленных экспедиций по обследованию обонежских земель.
Эта книга — о тех, кто целенаправленно тянул и тянет Россию назад, кто уничтожал и продолжает уничтожать наши духовные и культурные ценности, для кого «чем хуже — тем лучше». О таких знаменитый реставратор и искусствовед Савва Васильевич Ямщиков недвусмысленно писал: «Всё это напёрсточники, как правило, полуграмотные, образования у них художественного настоящего нет, их задача — всё расшатать». И пока они действуют на поле нашей Родины, прикормленные властью, России не возродиться.Видный общественный деятель, возвративший к жизни многие имена забытых отечественных художников и иконописцев, Савва Ямщиков (1938–2009) был блестящим публицистом, который неустанно отстаивал честь поруганных национальных идеалов.
Знаменитый реставратор, искусствовед, один из самых видных общественных деятелей нашего времени Савва Васильевич Ямщиков не уступал в яркости и остроте публицистики асам пера. Его выступления в печати и в эфире, по словам Александра Проханова, являлись «живым и страстным орудием воина, проповедника и просветителя». Он неустанно отстаивал честь поруганных национальных идеалов. Родина была для него святыней. Душа его, болеющая за Россию, ее культуру, особенно тяготела к провинции. «Москва для России – мачеха, а провинция – мать родная, – любил повторять Ямщиков. – Жизнь моя личная и творческая отдана русской провинции, и я благодарен Богу за это».
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.