Спасение челюскинцев - [49]

И только тут до штурмана дошло, что те, которые на четвереньках, — собаки.

— Фу-ты ну-ты! — засмеялся он. — До смерти напугали, черти.

Все устремились к самолету, исчезнувшему за торосами.

Самолет, пожалуй, был не так уж сильно поврежден. Хвост, правда, помят да стойки шасси разъехались в стороны.

Все встречающие испытывали что-то похожее на угрызения совести: вот из-за нас погибли люди.

Когда к самолету подбежали Шмидт, Воронин и другие встречающие, из дверцы самолета вслед за собаками вышел невозмутимый Слепнев в роскошной куртке американского производства, в ослепительной рубашке с галстуком, а за ним скромный и даже несколько застенчивый Ушаков в запотевших очках. Слепнев в своем пижонском наряде выглядел, пожалуй, несколько странно среди заросших и чумазых челюскинцев.

— Отто Юльевич, — сказал он, улыбаясь, и развел руками, — сделал все, что мог.

— И даже более того, — согласился Шмидт.

Все увидели на руке Слепнева кровь.

— Вы ранены? — спросил Шмидт.

— Не извольте беспокоиться. Примите, товарищи, скромный подарок: американское пиво, сигареты и, главное, свежий хлеб.

Небось тут совсем забыли, как пахнет хлеб. А в этом мешке — письма.

Маврикий Трофимович пошел вокруг самолета.

— Давайте-ка, товарищи, приподнимем его, вправим шасси. Имеется некоторый вывих суставов. И болты срезало.

— Это мы вам вмиг починим, — пообещал бригадир плотников, получивший достаточный опыт на самолете Бабушкина. — Был бы лес.

— А хвост мы, пожалуй, отвинтим с разбитого самолета Леваневского. Сигизмунд упал недалеко от Ванкарема, — продолжал Слепнев. — Ероплан вдребезги, а хвост как новенький.

— До чего же ероплан красив! — сказал Воронин.

А тем временем на посадку уже заходили два отечественных «Р-5»: устранив неисправность на самолете Молокова, пилоты добрались-таки до лагеря.

«Голубая двойка» Молокова зашла на посадку первой, снизилась, едва не зацепив торос, и заскользила. Скорость была, пожалуй, великовата. Столкновение с торосом казалось неминуемым, все зажмурились… и вдруг «двойка» резко развернулась на месте и остановилась, едва не задев хвостом торос. Этот цирковой номер был так неожидан, что челюскинцы даже вскрикнули в один голос, а потом зааплодировали.

Тут же сел и Каманин, повторив маневр Молокова.

Из открытых кабин выпрыгнули три человека, доложили Шмидту:

— Летчик Молоков.

— Летчик Каманин.

— Штурман Шелыганов.

— Не хотите ли поглядеть, как выглядит лагерь, как мы живем? — спросил Шмидт.

— Нам бы хотелось выполнить и второй рейс, — сказал Молоков. — Если удастся.

Через пятнадцать минут оба «Р-5» были уже в воздухе, увозя пятерых челюскинцев.

Воронин, провожая их взглядом, сказал:

— Наши аэропланы понадежнее: это вам не эта раскрасавица американская Катерина, которая только своим нарядом хороша. Зачем, спрашивается, кабина изнутри обита красным бархатом?

Почему капитан прозвал самолет Слепнева «американской Катериной», видимо, так и останется загадкой. Однако эта кличка за «Флейстером» закрепилась.

— Больше не прилетят, — пробормотал капитан себе под нос. — Погода меняется. Давление, чувствую, падает. Задует. И начнется подвижка льдов, будь она неладна. Опять наломает дров.

Бригада «кожаных комиссаров» осталась дежурить у американского самолета.

Ушаков и Слепнев двинулись осматривать лагерь. Они увидели десяток парусиновых палаток, треугольный вымпел Севморпути над штабной палаткой. Посетили барак, а точнее, уже половину барака, поглядели, как ведется научная работа, — шла спокойная деловая жизнь.

— Совсем неплохо, — сказал Георгий Алексеевич.

— Чем не Венеция? — улыбнулся Шмидт.

К ночи, как и предполагал Воронин, задуло. Шла низовая метель. В небе ярко светила луна, освещая снежный поток, из которого торчали торосы.

Петр Буйко мирно почивал и видел сон, как будто он едет на трамвае по Ленинграду. И вдруг на рельсы выскочил грузовик. Столкновение сделалось неизбежным — раздался удар, посыпались стекла.

— Как это тебя угораздило! — выругался проснувшийся Буйко.

— Ты о чем? — спросил один из кочегаров.

— Трамвай, понимаешь, наскочил на автомобиль, удар такой был сильный… Приснилось, одним словом.

— Да-да, я тоже слышал этот удар. Как даст — грузовик в щепки, и мелкие стеклышки так мелодично-мелодично звенят. А вот еще удар. Слышишь? А вот еще, и такой малиновый звон…

— В самом деле, откуда бы здесь быть трамваям? — пробормотал Буйко, плохо соображая спросонья.

В палатку просунулась голова дежурного по лагерю.

— Братва, идет сжатие. Оденьтесь, на всякий пожарный случай.

Люди нехотя зашевелились. Хочешь не хочешь, а надо вылезать из нагретого кукуля и одеваться.

Послышался треск и шипение льдов. Народ выскакивал из палаток и остатка барака.

В сторону лагеря двигался вал. Льдины, громоздясь одна на другую, заползали на гребень вала и с грохотом и треском скатывались уже по другую его сторону. И все это освещалось яркой луной.

Вельбот, рассчитанный на пятьдесят человек, подняло и смяло, как детскую игрушку. Полынья образовалась у самых палаток.

Мглистая ночь, наполненная грохотом льда, морозным паром, воем, лунным светом и призрачными торосами, казалась зловещей и прекрасной. Закаленные челюскинцы взирали достаточно спокойно на буйство стихии и только пытались спасти то, что еще как-то можно было спасти.