Спасение челюскинцев - [43]

В жизни челюскинцев самым главным отныне сделались аэродромы.

Обследовали десятки километров льда, работали в три смены, чтоб выровнять полосу. Но вот ветер, дрейф, подвижка — и политый потом аэродром превращался в гряду голубых, сверкающих, как кристаллы, торосов.

Бабушкин понимал, что теперь в Ванкареме, базе спасения, должен быть хотя бы один человек, который знаком с авиацией не только по картинкам. Надо подготовить в Ванкареме аэродром для принятия самолетов. Но как туда попасть?

И вот поэтому Бабушкин, Валавин, «кожаные комиссары» и плотники занимались ремонтом самолета. Плотники, правда, не верили в то, что самолетик поднимется в воздух.

— Если потеплеет, улечу, — сказал Бабушкин. — В мороз у меня мотор не запускается.

И вдруг произошло невероятное — потеплело. Было всего минус восемь.

Не теряя ни минуты, Бабушкин и его механик устремились на аэродром и принялись греть мотор и обметать аэропланчик от снега.

Мотор работал более или менее устойчиво, но не добирал сотни оборотов на взлетном режиме.

«Только бы не срезало обороты в воздухе или на взлете», — подумал Михаил Сергеевич.

Он попробовал произвести взлет, но аэропланчик не отрывался от земли.

Бабушкин подрулил к началу полосы и сказал Валавину:

— Тяжелая машина. Надо слить бензин.

Облегченная машина кое-как взлетела.

В следующий полет пошел сам Шмидт. Вернувшись из полета, он сказал:

— Мне надо было лишний раз убедиться в том, что пешком отсюда не выберешься. И еще я лично убедился в том, что…

— Аэроплан летает? — подсказал Бабушкин.

— Да. Но не спешите. Проверьте еще раз каждую проволочку да веревочку…

— Проверим. Мое место сейчас в Ванкареме.

— Опасно лететь.

— Долетим. Потихонечку. Только бы мотор не отказал. Ну, а если лететь, то сейчас же, пока тепло. Через час-два обязательно ударит мороз.

Бабушкин и Валавин забрались в кабину и, не прощаясь, пошли на взлет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

САМЫЙ далекий и потому самый трудный путь предстоял группе гражданских летчиков: Галышеву, Водопьянову, Доронину. Они начинали маршрут в Хабаровске и вынуждены были лететь 5000 километров по незнакомой трассе, пользуясь весьма сомнительными картами.

Галышев и Доронин ждали Водопьянова в Хабаровске.

Когда Водопьянов прибыл в Хабаровск на поезде со своей разобранной матчастью, начался снежный буран. Дуло три дня подряд. Но это никак не отразилось ни на качестве, ни на темпах работы техсостава. Авиатехники Тютин и Безымянный и моторист Черненко не отходили от машины двадцать семь часов, инженер Петров — тридцать три. Самолеты были подготовлены на «отлично» и на всякий случай облетаны.

Маршрут полета выглядел так: Хабаровск — Николаевск-на-Амуре — Охотск — Нагаево (Магадан) — Гижига — Анадырь — Ванкарем — лагерь Шмидта.

Вылетели при хорошей погоде 17 марта.

Нет ничего хуже, чем идти в строю, когда машины разнотипны: самолет Водопьянова «11-5» отечественного производства имел большую скорость, чем «юнкерсы» Галышева и Доронина. Поэтому Михаилу Васильевичу приходилось то сбрасывать газ, то уходить на высоту, то совершать круги — словом, выделывать совершенно ненужные эволюции в воздухе.

Отошли километров на двести от Хабаровска, начала портиться погода. Пошел снег, видимость резко ухудшилась, впереди идущие самолеты поминутно заволакивало дымкой. Пришлось сблизиться, чтобы не потерять друг друга, но такой полет увеличивал опасность столкновения.

Вошли в туман.

Водопьянов потерял своих товарищей.

«Ерунда получается, — подумал он. — Пойду в Николаевск один».

И вдруг перед ним в дымке мелькнул самолет Ивана Доронина, столкновение казалось неминуемым. Водопьянов взял ручку на себя и вошел в облачность.

«Ну, дела!» — подумал он, чувствуя, что спина взмокла. На мгновение представил столкновение и беспорядочно летящие вниз обломки двух самолетов. Тряхнул головой, освобождаясь от этого видения, и решил пробиваться кверху.

Слой облаков казался бесконечно толстым.

Наконец, облака поредели, остались внизу, ярко засияло солнце.

«Идти на Николаевск по компасу, не видя земли, опасно, — подумал он, — можно потерять ориентировку и, пробиваясь сквозь облачность, врезаться в сопку. Пойти ниже облаков тоже опасно: вдруг Галышев и Доронин решат вернуться в Хабаровск, и тогда я с кем-то из них столкнусь. Это нам совсем ни к чему».

И он решил возвращаться.

Через два часа Водопьянов благополучно вернулся в аэропорт вылета, в Хабаровск. К самолету подбежали перепуганные техники и инженер. Они думали, что произошел какой-то отказ матчасти.

— Что случилось? Что отказало? Ведь перед вылетом все было в норме.

— Успокойтесь, товарищи! Ничего не отказало. Все в порядке.

— Чего ж вернулся?

— Из-за погоды.

— Ну, это ты, Миша, брось заливать! Когда это Водопьянов возвращался из-за погоды? Тем более, трассу до Николаевска ты знаешь отлично.

— Да, на Водопьянова это не похоже, — развел руками Водопьянов, говоря о себе в третьем лице. — А что ему сказал товарищ Куйбышев? Он сказал: «Не рискуй, Миша, понапрасну, работай аккуратно. Многое зависит от твоей выдержки. Ведь главное на данном этапе — спасение челюскинцев».

Окончание этого рассказа услышал подходивший к самолету, впоследствии известный полярный летчик, Илья Павлович Мазурук, старый друг Водопьянова.