Спасение челюскинцев - [13]

«Почему же так?» — спросите вы.

Да потому, что был объявлен первый настоящий аврал, на котором стало ясно, кто есть кто.

Команда «аврал» относится ко всем без исключения. Тут уж нет ни ученых, ни моряков, ни плотников. Нет ни сильных, ни слабых, ни старых, ни молодых. Нет ни сердечников, ни язвенников. Эта команда требует равного участия всех, кто на корабле. Выстоять против стихии и победить невозможно, если не объединиться.

А что делать, если не нравится таскать тяжелейшие мешки и дышать угольной пылью? Есть только один выход — работать честно и весело. Ни в коем случае не страдать и не думать: «Я — ученый (плотник, журналист, художник, штурман) и не обязан дышать этой проклятой угольной пылью и таскать это проклятое «черное золото».

Широко раскрылись трюмы с углем.

Загремела лебедка, вытягивая связки по четыре мешка. И тут «грузчики» в брезентовых робах подхватывали каждый свой мешок и бежали на нижнюю палубу, чтоб передать груз на «Красин». И так четыре часа подряд, пока не отобьют склянки и не явится смена.

Аврал длился двое суток.

Облегченный «Челюскин» поднялся над водой на три фута.

Героизм в Арктике — это не встреча один на один с медведем. Это не шторм и мороз. Героизм — это тяжелая работа на пределе возможного.

И вот через двое суток в кают-компании собрались чистенькие, розовенькие после бани не люди разных профессий и возраста, а единый коллектив челюскинцев.

Был устроен вечер с красинцами.

Челюскинцы похвастались, что убили медведя.

— Первого нельзя было убивать, — сказал один из старых красинцев. — Вон Мальмгрен с «Италии» убил первого медведя, а потом и сам погиб. С первым медведем надо почтительно.

Завхоз Могилевич, сразивший медведя с борта судна, сказал, что медведь сам умер со смеху, когда увидел неуклюжий корпус «Челюскина».

20 августа в 9 часов 30 минут тронулись в путь. Впереди пошел «Красин», а за ним «Челюскин». Но двигаться даже сзади было не так уж и просто: широкий и длинный «Челюскин» застревал в извилистых каналах, продавленных «Красиным». Кроме того, льды после прохождения «Красина» возвращались на прежние места.

Оба судна беспрерывно перекликались хриплыми гудками, подавая сигналы о своем ходе и маневрах.

К утру, наконец, вышли на чистую воду. И только тут капитан Воронин почувствовал, что его спина взмокла. У него было такое ощущение, словно он сам, своими руками и грудью распихивал льдины.

«Даже после аврала так не болят кости и мускулы», — подумал он.

Несмотря на то что «Красин» прокладывал дорогу, в носовом отсеке «Челюскина» были обнаружены две новые течи.

Здесь, на чистой воде, «Красин» и «Челюскин» распрощались гудками: «Красин» пошел на Диксон — провожать судна Ленской экспедиции, «Челюскин» остался один.

День и ночь шли уверенно, изредка встречая разрозненные ледовые поля. Но к пяти утра следующего дня появились сплошные льды.

Капитан долго принюхивался к ветру, потом сказал:

— Чую, что где-то там опять вода. Но тут не дай бог ошибиться — окажемся в ловушке. Были б крылья…

ГЛАВА ПЯТАЯ

БАБУШКИНУ давно уже хотелось развеять предубеждение Воронина против авиации, да все не подворачивалось подходящего случая. Однако он понимал, что тут слова не имеют никакого веса. И потому молчал.

«Удивительное дело, — думал он, направляясь на шлюпочную палубу, где механик Валавин разложил сумку с инструментом и приготовился ставить снятые, отведенные назад крылья. — Мы можем поддерживать связь с материком, с судами, затертыми во льдах, перевозить на материк больных, обследовать с воздуха острова, на которые не пройдешь на корабле… Я уж не говорю о ледовой разведке. Впрочем, все это хорошо, если… — Бабушкин невесело улыбнулся. — Если самолет не упадет. А Воронину с летчиками просто не везло».

Валавин, который изнывал от скуки и от погрузочно-разгрузочных авральных работ, даже помолодел, прикоснувшись к матчасти аэроплана.

Он установил плоскости, потом проверил, как закреплены тросы, и сказал одному из многих добровольных помощников на лебедке:

— Вира! Помалу! То есть вверх.

Когда тросы натянулись и самолетик уже готов был оторваться от палубы, он крикнул:

— Стоп! Еще раз обегу.

Он пошел вокруг аэроплана, внимательно оглядывая каждый микрон обшивки на крыле и фюзеляже, и нечаянно столкнулся с Бабушкиным.

— Извините! Не заметил.

— Это ничего, — отозвался Бабушкин. — Как дела?

— Сейчас поедем. Все готово.

Бабушкин заговорил шепотом, оглядываясь на любителей авиации:

— Нам сейчас никак нельзя ударить лицом в грязь. Малейшая ошибка — и серьезное, важное дело будет скомпрометировано.

— Вас понял, — отозвался Валавин также шепотом.

Когда гидроплан опустили на лед судовой паровой лебедкой, Валавин вытер измазанные руки о снег и успел поймать нижнюю плоскость, удерживая машину от раскачивания.

Нагретый мотор довольно легко запустился. Потом Бабушкин хорошенько прогрел его и дал газ, поднялся искрящийся на солнце снежный поток.

Гидроплан соскользнул со льдины на разводье и уже с открытой воды произвел взлет.

Через некоторое время самолетик растворился в желтоватом небе.

Через полчаса послышался гул, и вот гидроплан уже сидел позади «Челюскина» на воде и его слегка покачивало на волне, как чайку.