Спасаясь от войны, или Закрытые небеса - [16]

Эта близость женского тела… этот стук ее сердца… во мне что-то всколыхнулось, как волна… Я поцеловал ее… и тут же получил предупреждение: Алекс, не надо… А мозолистая ладошка легла на мою руку, так что понятно было, что, ежели я не послушаюсь, то услышу характерный хруст собственного запястья.

Я послушался. Не из боязни остаться без руки. А из боязни потерять ее доверие навсегда… И она позволила мне остаться. Я спал в кресле, свернувшись калачиком, как пес. Я ловил каждый ночной шорох…

Генри не спала. Лежала на кровати, завернувшись в одеяло, и глядела в потолок… Я встал с кресла и посмотрел на нее, будто чего ждал… Она сказала: будь всегда со мной, Алекс…

Ей было страшно…

Маньяков всяких развелось, народ пропадает… мир к черту катится… Особо жалко двоих первых «Невидимок»…

Народ на грани паники… Со слета почти никто не выходит… связь с дальними поселениями из-за этого нарушена, скоро бунтовать, дикарье, начнут. И все из-за одного… или нескольких… уродов. Мы с ребятами рвались пойти искать их, но Генри сказала, нет.

Старина Алекс с ума сдвинулся совсем. Ходит за Генри, как пес, на каждого смотрит, как на врага. А троих северян, которых недавно нашли, явно он пострелял — не «маньяковский» стиль убивать(тот, похоже, прежде чем убить, издевается долго, а тут — чисто — пуля в лоб, и все). К тому же, ненавидел он их всегда… Что за хрень, мы так еще одного «оборотня» получим скоро…

Вообще ощущение такое, что крыша едет у всего мира. Рожки да ножки остались от довоенных людей. Вымрем, как динозавры. И останутся одни крысаки на планете.

А не вымрем, так в дикость скатимся. У нас теперь шаман в деревне завелся. Раздает зелье от оборотней. Народ его чуть не с руками отрывает. Я тоже купил… стыдно признаться…

Еще шаман говорит, что скоро наступит вечная ночь… Я заметил: день все тусклее и короче, а в небе какие-то странные облака, похожие на корки… Так вот, он говорит, что оборотни только того и ждут, и ночью их уже ничто не остановит… Чушь это все, конечно. Но народ верит. И народ боится…

Сходил на слет ночью. Форма у меня «Невидимковская»(от того мужика осталась, которого я за себя мертвого выдал), поэтому ночью я подозрений не вызываю. Не подхожу к народу на такое расстояние, чтоб лицо можно было разглядеть.

Стоял за палаткой, слушал чей-то разговор. В душе смеялся до слез. Эти придурки меня оборотнем считают!.. С ума сойти. Кажется, я перестарался…

Дом этой Жанны нашел без труда. Полупещерное такое логово. Я его еще в первый день на слете заприметил. Не дом — крепость! Даже стекло пуленепробиваемое.

Кстати, подошел к окну, заглянул в щель между шторками и умудрился даже краем глаза полюбоваться на сцену не для детей до шестнадцати…

Впрочем, долго задерживаться я не стал, сунул записку под дверь да поплелся в лес обратно. Я еще надеялся выспаться до утра.

…ему нужна я, Алекс… сказала Генри и сунула мне в руки какую-то бумажку. По ней явно кто-то чертил кровавым пальцем… там было что-то вроде: нам двоим тесно в мире. Встретимся в северных лесах. Я убью столько народу, сколько ты с собой возьмешь.

…урод… смеется еще…

Я иду. Одна.

Нет, не одна, а со мной… я первый раз в жизни поспорил с Генри. Она спокойно посмотрела на меня и сказала: ладно…

Наш уход встретили с ужасом. Сотни добровольцев просились с нами, но мы так и остались, как были — вдвоем. Мне уже не было страшно. Я готов был умереть за Генри. Потому что она — это то единственное, что мне жаль потерять в мире. В нем больше ничего не осталось.

Шли молча. Поглядывали по сторонам. Я заметил неплохо замаскированную волчью яму. Бросил туда булыжник. Вся конструкция моментально провалилась, открыв частокол обтесанных кольев на дне. Вот так — почти рядом со слетом.

До северных лесов было две-три недели пути — не меньше. Если верить рассказам всяких пришлых товарищей, там еще шла война полным ходом. Настоящие армии, под настоящим командованием. Просто им не хотелось лезть в нашу глушь. Или они не знали, что у нас тут творится… В общем, мы шли в другой мир.

Уходили все дальше. Подвластные «Невидимкам» поселения, где можно было отдохнуть спокойно, оставались позади. Мы шли верной дорогой, потому что нам жаловались на оборотня в каждой деревне. Он опережал нас на день-два. Но догонять его мы не собирались…

Ловушек больше не попалось ни одной. Этот псих честно шел на финальную битву к северным лесам.

А вот зачем мы за ним шли? Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь — в этом мире просто больше нечего делать. Нечего терять, потому что будущего у него тоже нет… сам-то понял, что сказал?..

Генри много говорила со мной. Искренне. Правда, ей было гораздо интереснее слушать меня, а у меня уже кончался запас довоенных воспоминаний. Я был совсем еще ребенок в то славное время… Думаю, половину из того, что я рассказал, я выдумал сам. Ну да не суть важно это теперь.

О Генри я узнал много такого, от чего мне становилось жутко. Ее детство прошло в Городе Мертвых, этой радиоактивной дыре, где умерло, наверно 999 человек из каждой 1000. Потом вернулась с войны ее мать и забрала свою дочь оттуда. Год странствий в какой-то кочевнической толпе. Год плена… и его, похоже, хватило, чтобы искалечить душу Генри навсегда. Она бежала вместе с каким-то старым японцем и жила с ним три года, став мастером боевых искусств. Потом они вдвоем освободили оставшихся пленников и потратили два года на поиски легендарного Убежища. Чудо, как они дошли туда, безоружные. Но дошли. Хотя половина народу погибла в пути…