Спартак. Бунт непокорных - [60]

Через несколько дней я увидел на горизонте огромную вершину Везувия, и небо, которое впервые со времени прощания со Спартаком было прозрачной голубизны.

Перед нами простиралась мирная, еще по-зимнему сонная равнина.

Среди деревьев, виноградников и в полях виднелись фигуры рабов, склонившихся к земле.

Порядок восторжествовал. Говорящие животные вернулись на свое место.

Прибыв в Капую, где у легата Фуска Салинатора было поместье, мы увидели, как к аренам направляется шумная и веселая толпа. Ланиста Лентул Батиат, кричали глашатаи, устраивает в честь победы проконсула Красса бой сорока пар гладиаторов. Оставшиеся в живых должны будут сражаться с ливийскими львами.

Я опустил голову, не решаясь взглянуть на Посидиона и Аполлонию.

Неужели возможно, чтобы Спартак так скоро потерпел поражение?

Только позже я узнал, что поражения вообще не было. Курий, один из немногих оставшихся в живых из нашего огромного войска, рассказал мне о последних битвах фракийца.

Я также был свидетелем казни, которую проконсул Красс приготовил для выживших пленных рабов.

«Те, о ком помнят, никогда не умрут», — говорил Спартак.

Тогда, в Капуе, неподалеку от гладиаторской школы, из которой мы бежали, я написал все, что знал о последних днях войны Спартака.

57

— Я решил убить Спартака, — признался Курий, которого я укрыл на вилле легата Фуска Салинатора в Капуе.

Он боялся, что его узнают, если он выйдет на улицы города, в котором ланистой был все тот же Лентул Батиат, и прятался в хижине, куда рабы убирали мотыги. Она находилась в глубине поместья, наполовину скрытого изгородью и кустарником.

Однажды ночью я пришел к нему, и он рассказал мне обо всем, что случилось, после того как мы покинули лагерь рабов на полуострове Бруттий.

— Я видел, как вы шли с легатом ко рву и частоколу, и решил, что Спартак бросил нас, что он пытается договориться с римлянами, оставит нас ради спасения своей жизни и жизни самых близких ему людей, к числу которых я не относился.

Гнев и ярость ослепили меня, и я последовал за вами, а затем, увидев, как вы прощаетесь, понял, что он вернется к нам. Но почему он устроил ваш побег и дал уйти легату?

Я вскочил, приставил к его груди меч, угрожал. Он не испугался, и это обезоружило меня.

Он коснулся моего плеча.

— Курий, — начал он, — эти трое не солдаты и не гладиаторы. Они не будут сражаться. А среди нас больше нет места тому, кто не умеет или не хочет сражаться. Красс более жесток, чем зверь. Питий называл его шакалом, помнишь?

Мы ходили по заснеженным холмам, по лесистым склонам, на которых теснились несколько тысяч человек, все, что осталось от огромного войска.

Спартак объяснил мне:

— Легат согласился защитить их в обмен на его жизнь.

Я усмехнулся. Спартак как-то уже поверил пирату Аксиосу, отдал ему наше золото и добычу и потерял Пития.

— Я думал, что Аполлония, Иаир и Посидион дороги тебе, а ты доверил их жизни легату Красса!

Он опустил голову.

— Я доверяю богам. Они не обманывают меня. Я не прошу у них победы, я прошу только, чтобы у людей сохранилось воспоминание о том, что мы делали, на что надеялись, о чем мечтали. Посидион, Иаир и Аполлония расскажут об этом. Легат знает, что, передав нашу историю людям, он станет равным грекам: его никогда не забудут.

Он остановился и посмотрел мне в лицо.

— Я не требую от богов многого и отдам им жизнь без всякого сожаления… Но римляне дорого за нее заплатят! — продолжал он, заметив мое замешательство. — Я хочу, чтобы кто-нибудь из нас, — например, ты, Курий, — избежал смерти. Для этого нам нужно выбраться из этой ловушки, покинуть полуостров, перебраться через ров и частокол.

— Ты перебрался через них, Иаир, — сказал Курий, продолжая свой рассказ. — Я видел, как римляне сбросили вам лестницу и веревку, а затем подняли вас. А мы прошли так, что нас даже не заметили, хотя частокол был выше роста двух мужчин, а ров был шириной в пять шагов и глубиной — в три.

Курий говорил, пригнув голову, шагая из стороны в сторону по хижине с низким потолком, с которого свисали мешки и какие-то орудия.

— Легионы Красса сидели в засаде. Они ждали, когда мы предпримем попытку пробиться. Каждый день рабы окружали Спартака, упрекали в том, что мы сидим сложа руки. Нужно было пересечь ров и повалить частокол. Они кричали: «Лучше умереть с оружием в руках, в битве, место и время которой мы выберем сами, чем сгнить здесь. Легионы атакуют нас, голодных, замерзших, неспособных защититься, а у нас даже не будет сил встать на колени. Они затопчут нас, а может, сожгут заживо».

Спартак молча слушал. Видимо, он отказался от мысли заставить их подчиняться порядку и соблюдать дисциплину. Наша когорта, которая недолгое время походила на армию, снова превратилась в стадо.

Фракиец пытался удержать их, объясняя, что нужно подождать, пока не пойдет такой сильный снег, что видимость будет не больше, чем на один шаг. Тогда можно засыпать ров и взобраться на верх частокола. Мы застанем часовых врасплох и убьем их. Тогда большая часть войска пройдет, и мы спустимся к берегу, где не так холодно и есть пища, поскольку ни один из небольших портов не был разграблен.