Спартак. Бунт непокорных - [62]
— Они могут идти на север, к Лукании, — предположил Юлий Цезарь.
— К Риму! — воскликнул Красс. Его лицо выражало крайнее нетерпение.
— Все легионы здесь, со мной. Между Бруттием и Римом нет ни одного отряда. Если Спартак — а он очень хитер — сумеет продвинуться на север, в Луканию и Кампанию, то сможет спокойно войти в Лацио и даже, возможно, напасть на Рим и захватить его. В Риме тысячи рабов, которые присоединятся к нему, как только он войдет в город.
— Он не сделал этого даже тогда, когда его армия насчитывала десятки тысяч рабов, — заметил Цезарь. — А теперь их всего…
— Я же сказал, — прервал его Красс, — те, что остались, — настоящие воины. Не просто грабители, а разъяренные звери. Если они пойдут на Рим…
Лициний Красс говорил и говорил, обращаясь скорее к самому себе, чем к нам.
Сенат поручил ему положить конец войне, очистить Италию от шайки убийц. Еще вчера он верил, что сможет это сделать, но побег фракийца ставил под угрозу успех всего предприятия.
Следует предупредить Сенат об опасности, которая угрожает Риму и всей республике. Нужно, чтобы легионы Помпея, возвращавшиеся из Иберии после победы над мятежной армией Сертория, приняли участие в облаве на Спартака. Нельзя мириться с тем, что толпы дикарей еще несколько месяцев будут держать в страхе провинции Италии, сжигая урожай и разрушая поместья. Также нужно, чтобы проконсул Фракии, Марк Варрон Лукулл, высадился со своими легионами в Калабрии и Брундизии и присоединился к охоте.
Гай Юлий Цезарь одобрил намерения Лициния Красса. Следует немедленно послать гонцов в Рим, сказал он, чтобы Сенат призвал Помпея и Варрона Лукулла.
Я молчал.
Я был всего лишь легатом проконсула Красса, но по лицу Цезаря я понял — он рад тому, что Красс вынужден призвать на помощь Помпея и Лукулла.
Красс мечтал одержать победу над Спартаком в одиночку. Он уже представлял себе, какой триумф ожидает его в Риме. А теперь он будет не единственным победителем. Другие, и прежде всего Помпей, получат свою долю славы.
Красс надеялся захватить все, а игра никак не заканчивалась. У Цезаря было жгучее желание — я был уверен в этом, глядя на него, — войти в игру и стать победителем.
Я был всего лишь легатом, которому проконсул приказал взять под начало два легиона и найти Спартака с его отрядами.
59
Я ехал верхом впереди легионов, окруженный ликторами и центурионами.
Снег прекратился несколько дней назад. Подувший с юга ветер очистил небо, фруктовые деревья зацвели, поля, по которым мы шли, покрылись зеленью.
Мы настойчиво преследовали разрозненные стаи псов, каждая из которых действовала, не заботясь об остальных. Одна направлялась к Петелии, другая к Брундизию. А третья к Лукании; вот их мы и атаковали на берегу озера, где они разбили лагерь.
Мне еще никогда не доводилось видеть более дикого сражения.
В них летели дротики, мечи отрубали им уши и выкалывали глаза, а они все продолжали огрызаться и убивать легионеров. Они сражались на коленях, а затем бросались в озеро, чтобы утонуть, но не попасть в плен. Берега были сплошь покрыты телами, вода покраснели от крови.
Велев пересчитать тела, я отправил гонца к проконсулу Лицинию Крассу с вестью о том, что мы убили двенадцать тысяч триста рабов, что только двое погибли от раны на спине, а другие и не пытались бежать, но сражались кольями против наших щитов, дротиков, копий и мечей.
Тогда я решил, перед тем как продолжить охоту, сделать передышку на несколько дней. Работы по обустройству лагеря только начались, когда проконсул сошел на берег со своим эскортом, знаменами и значками.
Он хотел посмотреть на поле сражения, на изрубленные тела, на красные воды озера. Он приказал подробно рассказать о битве. Я повторил то, что уже писал ему: эти рабы, как он, впрочем, и предвидел, были выносливыми и озверевшими, и требовалось несколько римских воинов, чтобы справиться с одним из них. Но это уже не войско, а отдельные шайки. Потребуется время, чтобы уничтожить их, но они никогда не смогут ни угрожать Риму, ни подвергнуть республику опасности.
— У меня всего несколько дней, чтобы сделать это! — воскликнул Лициний Красс.
Он схватил меня за руку и быстрым шагом направился вдоль берега, отпихивая тела ногами или ступая прямо по ним.
— Я хочу — ты слышишь, легат? — покончить со Спартаком раньше, чем легионы Помпея и те, что придут из Фракии во главе с Марком Варроном Лукуллом, успеют сунуться в эту войну. Я начал ее. Я раздробил армию Спартака! И я хочу пожинать плоды того, что уже сделано.
Он остановился и посмотрел мне в лицо.
— То, что ты сделал здесь, Фуск Салинатор, — он указал на берег и на тела рабов, — показывает, что мы быстро справимся с ними. Я думал, что Спартак может угрожать Риму…
Он пожал плечами.
— Когда ты разбудил меня на рассвете тем утром, чтобы сообщить о побеге, это было похоже на кошмар. Я подумал, что никогда не смогу уничтожить их в одиночку.
Он с ненавистью пнул одно из тел.
— Разумеется, Гай Юлий Цезарь посоветовал мне написать Сенату, чтобы тот отправил нам на помощь легионы Помпея и Варрона Лукулла. У него тут свой интерес. Но твоя судьба, Фуск Салинатор, связана с моей. Так продолжим же погоню без промедления! Солдаты — это железо, которое нужно ковать, пока оно горячо. Без отдыха, без остановки. Эта победа еще не означает конец войны, Фуск! Скажи центурионам и солдатам, что я раздам им земли, после того как они убьют или поймают Спартака.
Больше ста лет прошло со дня смерти Гарибальди, родившегося в Ницце в те времена, когда она была еще графством, входившим в состав Пьемонтского королевства. Гарибальди распространил по всему миру республиканские идеи и сыграл выдающуюся роль в борьбе за объединение и независимость Италии. Он — великий волонтер Истории, жизнь которого похожа на оперу Верди или роман Александра Дюма. Так она и рассказана Максом Галло, тоже уроженцем Ниццы. Гарибальди — «Че Гевара XIX века», и его судьба, богатая великими событиями, драмами, битвами и разочарованиями, служит блестящей иллюстрацией к трудной, но такой актуальной дилемме: идеализм или «реальная политика». Герой, достойный Гюго, одна из тех странных судеб, которые влияют на ход Истории и которым сама История предназначила лихорадочный ритм своих самых лучших, самых дорогих фильмов.
Трения внутри гитлеровского движения между сторонниками национализма и социализма привели к кровавой резне, развязанной Гитлером 30 июня 1934 года, известной как «ночь длинных ножей». Была ликвидирована вся верхушка СА во главе с Эрнстом Ремом, убит Грегор Штрассер, в прошлом рейхсканцлер, Курт фон Шлейхер и Густав фон Кар, подавивший за десять лет до этого мюнхенский «пивной путч». Для достижения новых целей Гитлеру понадобились иные люди.Макс Галло создал шедевр документальной беллетристики, посвященный зловещим событиям тех лет, масштаб этой готической панорамы потрясает мрачным и жестоким колоритом.
Убить мать. Расправиться с братом. Избавиться от жен.Заставить учителя принять ужасную смерть…Все это доставляло ему подлинное наслаждение.Его воспаленное воображение было неистощимо на изощренные казни, кровавые пытки, непристойные развлечения.Современники называли его антихристом.Его извращенность не знала запретов. Не подчинялась рассудку. Не ведала жалости.Безнаказанность. Жестокость. Непристойность. Инцест.Это не просто слова. Это жизнь великого Нерона.Макс Галло — известный французский писатель, историк, биограф и политик, автор более 80 произведений.Все исторические романы писателя — мировые бестселлеры, переведенные на многие языки.В 1980-е годы Макс Галло входил в состав кабинета Франсуа Миттерана как министр, спикер и пресс-секретарь правительства.«Для меня роман — это жанр гипотезы, жанр, в который можно внедрить любые элементы реальности, а не только факты…»Макс Галло.
Тит Божественный — под таким именем он вошел в историю. Кто был этот человек, считавший себя Богом? Он построил Колизей, но разрушил Иерусалим. Был гонителем иудеев, но полюбил прекрасную еврейку Беренику. При его правлении одни римляне строили водопроводы, а другие проливали кровь мужчин и насиловали женщин. Современники называли Тита «любовью и утешением человеческого рода», потомки — «вторым Нероном». Он правил Римом всего три года, но оставил о себе память на века.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.