Спальный район - [13]

– Да уж вы постарайтесь, – расплылась в улыбке Курочкина. – Мы ведь ради вас сейчас все отложим.

Она и в самом деле уже думала о себе во множественном числе. В последнее время неожиданно появилось столько работы, что впору было раздвоиться, а то и растроиться.

– Раз Кирилл сказал, значит, привезет, не беспокойтесь, – небрежно бросила Света.

– Я и не беспокоюсь, дорогая! – прокрякала Людмила Борисовна, в упор глядя на невесту. – Чего мне беспокоиться!..

Этот тип нагловатых девиц всегда вызывал у нее крайнее неприятие. Кто она такая, в конце концов, чтобы так себя вести?!.

Понятно, Рогова себе иногда позволяет. Но та – народная артистка, художественный руководитель известного театра, а эта пигалица – без году неделя, а туда же…

Было искренне жаль симпатичного юношу, еще не успевшего жениться, но уже полностью попавшего под каблучок. Бросался в глаза безусловный мезальянс между женихом и невестой. Видно, что парень скромный, интеллигентный, явно москвич, а девица, это Людмила Борисовна сразу же определила по мягкому выговору, откуда-то из провинции, скорее всего с юга, и совсем другого коленкора. Такие приезжают с единственной целью – найти какого-нибудь лопуха, чтобы как-то зацепиться в столице, а дальше они быстро ориентируются, по трупам идут. Лимита, одно слово!

Ясно, на что купился паренек – девка яркая, как говорится, все при ней, талия, грудь, глазищи вон какие синие, одни губы чего стоят, пухлые, притягательные.

«Кирилла, бедного, небось за уши не оттащишь от этих губ», – усмехнулась она про себя.

Но все же существовало еще что-то, подсознательно смущавшее многоопытную портниху. Было такое впечатление, будто она где-то уже видела невесту, хотя Людмила Борисовна могла поклясться, что впервые встречается с девушкой.

Это что-то мучило ее еще долго после ухода молодой парочки.

7. Контакт

К половине седьмого Никита Бабахин был полностью готов. В том смысле, что он успел наскоро поужинать и даже зачем-то переодел рубашку. Последнее в принципе не имело никакого смысла, поскольку под свитером и курткой свежую рубашку все равно никто не увидит, а раздеваться в расположенном на открытом пустыре зверинце не предполагалось. Но Никита никак не мог совладать с подспудно возникшим ощущением праздника.

Белая выходная рубашка, надетая без майки на голое тело, не просто знаменовала торжественность момента, но к тому же еще и приятно холодила кожу. Кожа от этих прикосновений покрывалась пупырышками, чесалась сильнее, чем обыкновенно, и Никита, напяливая свитер, волновался, дышал несколько учащеннее.

Он никак не мог объяснить, отчего появление в Бирюлево зверинца внесло такую сумятицу в его жизнь, но всей душой чувствовал, что теперь должно произойти что-то важное, и оттого нервничал еще больше.

Никита вышел из дома и, жмурясь от порывов холодного, бьющего в лицо ветра, зашагал к пустырю. Пока шел, сильно беспокоился, что вдруг по какой-то причине зверинца там не окажется.

Скажем, бирюлевская администрация внезапно выяснила, что появился он тут без соответствующего разрешения, документы не оформлены правильно, и вот его уже и нет. Все мгновенно свернули, фургончики синие загрузили, и только зверинец и видели. А пустырь тут же как ни в чем не бывало вернулся к своему первозданному облику, снова готов к застройке, навевает безнадежную тоску своей унылостью, голым, насквозь продуваемым пространством.

Однако же все, по счастью, оказалось на месте. Уже издали Никита разглядел, что зверинец за короткий истекший период обрел окончательный, внушающий невольное уважение вид. Вагоны-фургончики теперь были выстроены ровным кругом, никто больше вокруг не суетился, зато в центре появились ворота, куда заходили люди, а сбоку от ворот виднелась дощатая, также крашенная синим будка, над которой крупными буквами было написано «КАССА».

Сердце Никиты Бабахина от этого красочного вида сладостно сжалось, и он тут же ускорил шаг, еле сдерживая себя, чтобы не пуститься бегом.

Вдыхая знакомый уже запах навоза, гниющего сена и чего-то еще, специфически животного, Никита подошел к окошечку кассы, протянул деньги и получил розовый билетик.

По-прежнему волнуясь, сделал три шага и отдал его стоявшему у ворот билетеру, оказавшемуся неопределенного возраста мужичком, от которого сильно несло перегаром.

Несмотря на это, билетер все же в целом произвел хорошее впечатление на Никиту. Правда, на голове у него красовалась какая-то сомнительная фуражка, но билетики он проверял солидно, неторопливо надрывал и внушительным жестом протягивал обратно, при этом кивком разрешая войти внутрь.

Оказавшись на территории зверинца, Никита замешкался, прикидывая, откуда начать осмотр, то ли пойти слева направо, то ли наоборот, как вдруг услышал, что кто-то его окликает.

Оглянувшись, увидел приятеля, Лёху-могильщика, устремившегося к нему с радостной улыбкой. Вообще-то фамилия у Лёхи была Бочкин, но по фамилии его никто не звал, либо просто Лёха, либо Могила, реже – соединенное: Лёха-Могила.

– Нормальный зверинец! – небрежно заявил Лёха-Могила, после того как они поздоровались.

Никите это заявление не очень понравилось. Такое было впечатление от Лёхиных слов, что тот чуть ли не каждый день ревизирует подобные зверинцы по столичным окрестностям и оценивает их по пятибалльной системе. Таким образом, бирюлевский зверинец, судя по его тону, тянул где-то на четверку, не больше. То есть Могила, по всегдашней своей пофигистской привычке, неосознанно умалял сам удивительный факт появления зверинца на пустыре.