Созидая человека - [9]

— Так, значит, виноват ты: ты сам хочешь много кататься и не хочешь поделиться с ребятами этим удовольствием. Я не могу защищать тебя такого. Если я отниму у них велосипед и верну тебе, они не захотят дружить с тобой. А дружба важнее велосипеда!..

Я предпочитал отпускать тебя во двор с такими игрушками, игра с которыми заставляла тебя знакомиться и дружить с ребятами. Конечно, неинтересно играть в мяч одному. А от мальчика, который играет один, ребята могут отвернуться, начнут дразнить его. Я отпускаю тебя во двор с хорошим футбольным мячом и внушаю: „Мяч любит, когда его ударяют многие, за ним весело гоняться всем желающим“.

Какой смысл играть в кегли одному, если никто на твою игру не будет смотреть? А если играть коллективно, соревноваться с товарищами, то вокруг играющих соберутся зрители, они станут поощрять играющих, поднимется такой веселый гул, что ни одна строгая соседка не посмеет нарушить его. Я внушаю тебе: „Если тебе больше не захочется играть, не отбирай у товарищей кегли, пусть они поиграют без тебя!“

Игра с „летающими тарелками“ тоже требует друзей и товарищей: ты забрасываешь свою тарелку в сторону партнера, а он отправляет в твою сторону свою. Надо поймать ее и сразу отправить обратно. От тебя требуются ловкость, быстрота.

„Не ссорься ни с кем. Играй со всеми!“

Но ссоры все же вспыхивали иногда. Порой дело доходило до драки.

И мы приучили тебя: не жди от нас защиты, мы уведем тебя, драчуна домой, и станем осуждать; возможно, за этим последует еще и наказание — лишение радости общения с товарищами на два-три дня сразу.

Знаю я вас, петушков-драчунов. Не думаю, что хотя бы одному взрослому хоть раз удалось установить истинную причину возникновения вашей драки. Обе стороны с такой страстностью будут утверждать свою правоту, что в конце концов станет понятной беспричинность драки. После драки вы без особых дипломатических переговоров возобновляете дружбу, может быть, даже более прочную, но мы, взрослые, поныне добрые соседи, вмешавшись в „разбор“ дела, можем навсегда испортить свои добрые отношения.

Наш домашний суд в составе папы, мамы и бабушки обычно выносит тебе строгий наказ, соответствующий нашей морали: „Дружи со всеми, сынок, плохих детей нет, дружи со всеми!“

Ты начал ходить, а вскоре заговорил. Ты так резко перешел от детского лепета к членораздельному произношению и так ошеломил нас фейерверком применяемой тобой лексики, что мы никак не смогли вспомнить, какое первое слово ты произнес.

Я утверждаю, что первое слово, которое ты произнес, было „мама“, а мама говорит, что это было „папа“.

Но, наверное, ни то и ни другое, твои первые слова скорее всего означали: „Я человек!“

Ты заговорил одновременно на двух языках: на грузинском и русском.

Как это произошло?

Я сторонник той научной точки зрения, которая считает, что ребенок наследует от предков некую способность речи. Через несколько месяцев после его рождения она начинает в нем просыпаться: ребенок впитывает в себя речь окружающих, произносит нечленораздельные, но смыслообразующие звуки, научается выражать свои требования, протест, радость с помощью отдельных слов. Одновременно в голове ребенка происходят сложнейшие „вычисления“, с помощью которых весь хаотический поток речи, воспринятый им, вдруг начинает вытекать из его уст ручейком прозрачной, ясной, содержательной, эмоциональной речи.

Эти внутренние задатки речи, по моему представлению, имеют то же значение для ребенка, что и ракета-носитель третьей ступени, выводящая космический корабль на орбиту. Ребенок за самое короткое время (ибо что значит несколько месяцев в сравнении с тем скачком, который проделывает он, овладевая опытом тысяч поколений?) выходит на важнейшую орбиту своей жизни — орбиту общения.

Ребенок начинает говорить. У него своя система и направленность общения. Сперва он бесконечное множество раз спрашивает всех: „Что это?“ Далее следует такое же бесконечное множество „Почему?“.

Он приступает к осуществлению процесса познания действительности, однако смотрите, как мудро он это делает: он сам сокращает себе путь к овладению опытом человечества, требуя от нас, чтобы мы коротко, ясно и доступно объяснили ему, что это и почему это так, какие существуют связи между предметами и явлениями.

Разумеется, он с большой охотой прибегает и к другим путям присвоения знаний: ставит ежедневно несколько десятков беспокойных „опытов“, дающих ответы на вопросы: „Смогу ли я сам?“, „Как это делается“, „Почему это так?“, „А что, если?..“ и т. д.

Но общение через говорение, познание через речь, радость и огорчение, выраженные с помощью слов, занимают все больше места в. его повседневной жизни, в его очеловечении.

Прирожденная способность заговорить не имеет долгой жизни. Она вроде шелковичной бабочки, которая выползает из кокона только для того, чтобы отложить потомство, а сама погибает. Вы не задумывались над тем, с какой легкостью научается ребенок говорению на двух-трех языках, играя со сверстниками, носителями этих языков, и с какими трудностями сталкивается взрослый при изучении иностранного языка?

Что это значит?