Созидательный принцип уничтожения. Мир как Холокост - [10]

не могли садиться на деревья; это приводило бы к частым повреждениям или переломам крыльев. Наибольшим примером известной летающей птицы являются некоторые вымершие орлы с почти семиметровым размахом крыльев; удвоение этих размеров потребует учетверения мощности необходимой для подъема в воздух. Большие летающие пресмыкающиеся не могли также стартовать с разбега, так как они имели слишком короткие и слабые ноги.

Когда обвинение в «примитивизме» как причине вымирания отпало, на его место пришло противоположное — в чрезмерной специализации. Пресмыкающиеся должны были погибнуть, потому что, будучи слишком хорошо приспособившимися к господствующим условиям среды, они подверглись гибели из-за изменения климата. Изменения климата действительно происходили в истории Земли. Каждому известно о ледниковых периодах. Вымиранию животных на стыке мела и триаса также предшествовало похолодание. До последующего оледенения, однако, не дошло. Но, что более существенно, никогда ни одно изменение климата не приводило к такому массовому вымиранию такого большого количества видов животных и растений одновременно. Их ископаемые останки неожиданно исчезают в геологических пластах следующего периода. Как показали расчеты, тогда не спаслось ни одного животного, вес тела которого превышал 20 килограммов. Никогда также подобные гекатомбы не охватывали всю планету. В то время вымерло много беспозвоночных животных при чем почти одновременно на суше и в океанах. Произошло нечто в роде одной из кар библейских: день сменился ночью, и такая темнота длилась около двух лет. Солнце не только перестало быть видимым на всей поверхности Земли, но и достигавшие ее лучи давали освещение меньше, чем полная Луна. Вымерли все большие животные, ведущие дневной образ жизни, уцелели только мелкие, крысоподобные млекопитающие, приспособленные для ночного питания. Из этих недобитков великого зооцида возникли в третичном периоде новые виды, включая тот, который увенчался антропогенезом. Господствовавшая темнота, отрезавшая Землю от потоков солнечной энергии, уничтожила большинство зеленых растений, так как сделала невозможным фотосинтез. Также погибло много водорослей. Мы не можем, однако, вдаваться в дальнейшие подробности.

Мы умалчиваем о них, потому что механизм и последствия катастрофы были, правда, более сложными, чем в этом представлении, но размеры были в точности такими. Баланс выглядит так. Из имевшейся в мезозое массы разновидностей животных человек не мог возникнуть, потому что масса эта представляла собой капитал, вложенный в виды неспособные к антропогенезу. Инвестицию (как, впрочем, всегда в эволюции) нельзя было перенаправить. Капитал этот пропал, а новый начал возникать из распыленных по Земле уцелевших остатков жизни. Этот новый капитал размножился затем до зарождения гоминидов и антропоидов.

Если бы огромная инвестиция эволюция в tecodontia, saurischia, ornitischia, в этих динозавров, а также в rhamphornyhoidea и pterodactyloidea не окончилась большим крахом 65 млн. лет назад, млекопитающие не овладели бы нашей планетой. Мы обязаны нашим возникновением этой катастрофе. Мы возникли и размножились до миллиардов, потому что миллиарды других существ вымерли. В точности это и означают слова The World as Holocaust[15]. Однако, уголовное расследование, проведенное наукой, дошло только до признания случайной виновности нашего вида — и то, виновности опосредованной, хотя и обязательной. Не метеорит нас создал: он лишь открыл дорогу для массовой смерти, которая опустошила Землю и, тем самым, расчистил место для последующих проб эволюции. Оставим открытым вопрос, мог ли без метеоритной катастрофы появиться на Земле разум в иной, чем наша, не человекообразной, не антропоидной ипостаси.

VI

Там, где нет Никого, и, тем самым никаких чувств, доброжелательных или враждебных, ни любви, ни злобы, нет также никаких намерений; не будучи ни Лицом, ни творением какого-нибудь Лица, Космос не может быть обвинен в намеренной пристрастности в своей деятельности: он просто такой, какой есть, и действует так, как действует: очередные творения он осуществляет через деструкцию. Одни звезды «должны» разрываться и распадаться из-за взрыва, чтобы возникшие в их «ядерных котлах превращений» тяжелые элементы могли распылиться и дать — миллиарды лет спустя — начало планетам, и, следовательно, иногда и жизни. Другая Сверхновая «должна» подвергнуться катастрофической деструкции, чтобы сжатые такими взрывами облака галактического водорода сконденсировались в солнцеподобную, долговечную звезду, ровно и спокойно обогревающую свою планетарную семью, также обязанную своим возникновением катастрофам. Должен ли, однако, и разум также быть зачатым в уничтожающем катаклизме?

Двадцать первый век не отвечает определенным образом на этот вопрос. Он будет собирать следующие вещественные доказательства, творить новый образ мира как собрания случайных катастроф, управляемых точными законами, а в затронутом здесь критическом вопросе окончательной ясности не достигнет.

Он развеет, по правде говоря, слишком много иллюзий, по сей день процветающих в науке. Так, например, установит вне всякого сомнения, что большой мозг в общем случае не равняется большому уму. Такой мозг является необходимым, но недостаточным условием его возникновения. Исключительный ум, которым якобы наделены дельфины, так как их мозг действительно больше и гораздо сложнее, чем человеческий, тот разум дельфинов, о котором столько написано в наше время, приходится отнести к сказкам. Конечно, этот большой мозг был необходим дельфинам как оружие адаптации, чтобы они могли эффективнее конкурировать в той самой океанической среде с очень «глупыми» акулами; этот большой мозг сделал возможным для дельфинов вхождение и пребывание в биологическую нишу, уже занятую миллионы лет хищными рыбами — но ничего более. Тоже самое и относительно шансов развития разума у пресмыкающихся при отсутствии мезозойской катастрофы — ничего нельзя заключить.