Сожженные революцией - [9]

А знакомство с Марксом обеспечит имени Лопатина посмертную известность. Он вряд ли мог догадываться об этом, когда летом 1870 года направлялся из Парижа в Лондон с рекомендательным письмом Поля Лафарга Марксу.

Из письма Карла Маркса Фридриху Энгельсу. Лондон, 5 июля[13] 1870 года:

«…Лафарг известил меня, что один молодой русский, Лопатин, привезёт от него рекомендательное письмо. Лопатин посетил меня в субботу, я пригласил его на воскресенье (он пробыл у нас с часу дня до двенадцати ночи)… <…> Он ещё очень молод, два года провёл в заключении, а потом восемь месяцев в крепости на Кавказе, откуда бежал. <…> Очень ясная критическая голова, весёлый характер, терпелив и вынослив, как русский крестьянин, который довольствуется тем, что имеет»[14].

Лопатин не просто понравился Марксу (который вообще-то русских не жаловал, а Российскую державу ненавидел страстной политической ненавистью), не просто сделался его корреспондентом. Самое главное: Маркс доверил ему перевод «Капитала» на русский язык, причём после неприятной, скандальной истории с Бакуниным. Последний взялся за перевод, получил аванс, но вскоре бросил работу, да ещё обвинил в недобросовестности посредничавшего между ним и Марксом Николая Любавина (одного из товарищей Лопатина по «Рублёвому обществу», в будущем – известного ученого-химика). Забегая вперёд, скажем, что этот огромный труд Лопатин тоже не закончил: за полгода перевёл треть первого тома. Затем, увлёкшись идеей нового подвига, передал работу своему петербургскому другу Николаю Даниельсону, который завершил перевод и осуществил издание «Капитала» в России. И всё же именно Лопатин вошёл в историю как первый переводчик главного произведения Маркса на русский язык.

Но что же это за идея, которая увлекла Лопатина на исходе столь для него значимого 1870 года? А вот какая: освобождение Чернышевского, содержавшегося в Александровском Заводе Нерчинского округа. В декабре Лопатин возвращается в Россию с документами на имя Николая Любавина (того самого). После недолгого пребывания в Петербурге отправляется в Сибирь, в Иркутск. Это дерзко: как вложить голову в пасть льва. После феноменального успеха с Лавровым – почему бы не попробовать?

Но на сей раз удача не сопутствовала Лопатину. О его планах знали многие эмигранты, поэтому узнали и в Третьем отделении. Жандармским офицерам Восточно-Сибирской губернии было направлено указание: усилить бдительность. В Иркутске господин Любавин был задержан как подозрительный, а вскоре установлено его подлинное имя. Чернышевский был переведён из Александровского Завода в ещё более труднодоступный Вилюйск. Неизвестно, чем закончилась бы для нашего героя эта история, если бы не бесконечные российские расстояния, да не тягомотная отечественная бюрократия. Пока шла переписка между Иркутском и Петербургом, пока генерал-губернатор Синельников сносился с шефом жандармов Шуваловым и министром внутренних дел Тимашевым, у арестованного Лопатина было много времени для самостоятельного устроения своей судьбы.

Надо сказать, что и тут отношение к нему сложилось особенное, сочувственное – и со стороны иркутского общества, и со стороны арестантов, и со стороны тюремной охраны. Обаяние Лопатина подействовало даже на старого служаку генерал-губернатора Синельникова, бывшего главноуправляющего тюрьмами России. Во всяком случае, они беседовали не раз и, по-видимому, достаточно доверительно. Об этом свидетельствует письмо арестанта губернатору, которое начинается словами: «Ввиду того участия, с которым Вашему Высокопревосходительству угодно было отнестись к моему настоящему положению…» – и заканчивается: «Я надеюсь, что моё настоящее письмо есть само по себе такое ясное свидетельство моего уважения к Вам…»[15]

Примечательно, что это письмо было написано уже после двух неудачных попыток побега. Первый раз Лопатин бежал из тюрьмы – иркутской гауптвахты, – но был быстро настигнут и едва не убит при задержании. За этим последовало не наказание, не ужесточение режима, а наоборот: освобождение под гласный надзор с правом работы. Несколько месяцев Лопатин жил в Иркутске свободно и даже служил ревизором в Контрольной палате. Вторая попытка побега – почти удачная и поистине остросюжетная. В одиночку на лодке по Ангаре тысячу вёрст до Енисея, с отсиживанием в медвежьей тайге, по комариным, совершенно безлюдным местам… От города Енисейска – ещё семьсот вёрст трактом до Томска. В Томске беглец был задержан и опознан. В Иркутск возвращён в кандалах. Но и после этого довольно скоро тюремный режим Лопатину был смягчён. А на воле нашлось достаточно желающих помочь в организации нового побега. Летом 1873 года подследственный Лопатин бежал прямо из помещения судебной канцелярии, куда был приведён на допрос. Третья попытка оказалась успешной. Через несколько месяцев он снова в Париже.

V Апостольский посох или кинжал ассасина

Следующие шесть лет – самый спокойный, мирный период в жизни Германа Лопатина (не считая детства, конечно). Среди эмигрантов, среди «передовой» молодёжи на родине он – человек-легенда. Его друзья и покровители – корифеи мирового социалистического движения Карл Маркс и Пётр Лавров. Лавров с 1873 года стоит во главе издаваемого группой русских эмигрантов журнала «Вперёд!». Лопатин становится его сотрудником. Деньги на издание журнала, а с 1875 года и одноимённой газеты, дают жертвователи; один из главных жертвователей – Иван Сергеевич Тургенев.