Сожженные мосты. Часть 4. Долгая дорога домой - [85]

А все просто. Мы — единственные миротворцы, потому что нам не нужно ничего кроме мира. Это немцы, создавшие почти что Соединенные штаты Европы, это итальянцы, носящиеся с безумной идеей mare nostrum[99] как курица с яйцом, это британцы, ведущие непрекращающуюся тайную войну — это им нужны капитуляции и территориальные приобретения, в то время как нам — только мир. Иногда я думаю о том, что восемьдесят лет мира, пусть пятьдесят из них — мира под угрозой ядерного армагеддона — это все же много.

Хотя… Какой к чертям мир.

В теплой компании где верховодил сэр Уолтон, бельгиец кивнул в мою сторону (только что пальцем не догадался показать) — и все над чем-то засмеялись. Это вывело меня из себя — но на из счастье в это время на площадь вкатилась с мигалками и сиренами автомашина жандармерии, давая тем самым сигнал к отправлению, и все стали поспешно рассаживаться по своим авто. Сел и я, запоминая бельгийца и него развязное поведение. Интересно, что оно означает.

Дорога до Бендер-Аббаса запоминалась только стоящими вдоль трассы грузовиками — чтобы пропустить нас, жандармы и дорожные полицейские додумались полностью остановить движение на трассе, из-за чего стало только хуже и водителям большегрузов и нам, да совершенно гладкую дорогу — машина летит как по воздуху. Из-за стоящих машин окрестности рассмотреть было невозможно, поэтому я решил поработать с взятыми в дорогу документами.

Дворец — а в Бендер-Аббасе я был впервые — потрясал, он был построен совсем недавно, но было такое ощущение, будто он стоял тут целую вечность, так хорошо архитекторам удалось его вписать в ландшафт. Он был построен на холме, на склоне холма так, что с него был виден Бендер-Аббас и часть Персидского залива, который здесь был узким как бутылочное горлышко. Дворец назывался белым — но на самом деле он был не белым, а светло-серым, чуть светлее окружающей его каменной осыпи. Обычно около дворца разбивают сад, и здесь это можно было бы сделать — завезти землю, поставить фонтаны — но этого ничего сделано не было, и в этом то и заключался замысел архитектора. Дворец выглядел не чужеродным образованием, он выглядел так, как будто стоял тут всегда, и даже фонтаны, в которых не было ни капли воды — подтверждали это…

Собрались на первом этаже, в бальном зале — классическом, с люстрами и русским паркетом, с высокими окнами-витражами. Помимо дипломатического корпуса было немалое количество генералитета и персидской знати, если ее можно было так называть. Я пробыл в этой стране не так много времени — но кое что я уже успел понять, в том числе и то, что такое в Персии знать. Она конечно называлась по-другому, но не в этом дело, дело было в том что она не была знатью. В Персии знатью считались лишь те, кого назначил знатью Светлейший — и он же мог лишить человека дворянства, так же легко, как и жизни. В России, да и в других нормальных странах — если человек приобретал потомственное дворянство — то лишить его титула было невозможно, даже поднимаясь на эшафот он оставался дворянином. Здесь вместе с расположением или милостью шахиншаха ты лишался всего. А потому и местных "дворян" нельзя было считать дворянами.

Никто ничего не объяснял, местный этикет я не знал вообще, и потому только присматривался и делал как все. Русский придворный этикет предусматривает выход — первым появляется Государь, ведя под руку супругу дуайнена дипломатического корпуса, дальше идет Ее Величество под руку с самим дуайненом. Дальше наследник и великие князья и княжны, все они идут не одни. а тоже с представителями дипкорпуса из наиболее дружественных стран. Всем им при проходе надо кланяться в пояс. Дальше иду представители венценосной семьи, но им кланяться можно лишь наклоном головы…

Здесь же все стояли и чего-то ждали, тихо переговариваясь между собой. Потом заиграла музыка, разговоры смолкли, все выстроились — и в зале, выйдя из парадных дверей появился шахиншах, к моему удивлению в форме фельдмаршала русской армии (я не знал, что у него есть это звание) и с фельдмаршальским жезлом. Все разговоры стихли, в зале установилась гробовая тишина.

— Господа! — шахиншах заговорил по-русски, не замечая, что в зале есть и дамы и их немало — сегодня день избавления. Наш гнев… — шахиншах почему то замолчал, осмотрелся и только потом продолжил — наш гнев пал на преступников, на злоумышляющих и жестоко покарал их. И в этом величайшая заслуга наших русских друзей! Только России Персия обязана своим процветанием, и даже — самим существованием. Единственно Россия, с ее разумной и миролюбивой политикой принесла мир туда, где его не было столетиями, прекратила распри, потушила костры взаимной ненависти, и дала мир и процветание многострадальным, веками угнетаемым народам Востока. Форма, которая сейчас на мне — форма фельдмаршала русской армии, единственной армии что принесла мир на Восток. Это — знак уважения великой стране. Здесь, и сейчас, Российскую империю представляет достойнейший человек, дворянин и русский офицер, князь Александр Воронцов, который лично внес огромный вклад в поражение преступников, трусливо засевших на афганской и британской земле. Здесь и сейчас, я называю этого человека своим другом, награждаю его Большой Звездой с рубинами и бриллиантами и присваиваю ему звание генерала жандармерии Персии, как достойнейшему из достойных!