Сожжение - [6]

· Дживан ·

Как-то рано поутру возле моей камеры появляется человек с листом бумаги в руках.

– Подсудимые! – рявкает он.

Выстраивается цепочка из грязных людей. Все мужчины, в стоптанных шлепанцах, куртки липнут к пропотевшей груди. Кто-то один выкрикивает:

– Очередь за омлетами, что ли?

Некоторые смеются, но невесело. Другие ничего не говорят, рассматривая меня в моей камере как экспонат. Мне надлежит сидеть в тюрьме до суда еще год.

Человек со списком отпирает решетку и засовывает голову:

– Эй, мадам! Тебе особое приглашение?

Так что я с трудом встаю с пола и вместе с десятком других заключенных влезаю в полицейский фургон. Один тянется скованными руками к моей груди, я их отбрасываю ударом ладони.

– Руки не распускай! – кричу я.

Водитель кричит на меня, чтоб тихо себя вела.

Вот так меня и транспортируют из временного изолятора в эту тюрьму, где я теперь живу.

· Физрук ·

Игровая площадка – бетонный прямоугольник, огороженный сперва тонкой шеренгой вянущих под солнцем деревьев, потом – пятиэтажным зданием школы. Учитель физкультуры в рубашке с воротником и в отглаженных брюках, с сапожной щеткой густых усов и сверкающей лысиной, стоит на солнцепеке и командует классом, задавая ритм маршировки. Рука вскинута в приветствии, ноги крепко упираются в землю.

Девочки, его ученицы, все тринадцатилетние, юбки у них до колена, бретельки лифчиков сползают с плеч, носки устало скатываются с голеней. Многие почистили белые спортивные туфли мелом для доски. Все они сутулятся, руки болтаются, а должны быть твердыми, как сабли.

– Вы видали по телевизору, – выговаривает Физрук, проходя вдоль рядов, – как идет строй солдат? Вот именно так вы должны выглядеть!

Приближается День Республики – национальный праздник, день конституции страны, и так дело не пойдет. Парад учениц, самое патриотическое выступление по этому патриотическому поводу – и за него отвечает Физрук. Единственный момент за весь учебный год, когда он, странный какой-то учитель, преподающий не математику, или географию, или какую-нибудь химию, даже не домоводство, показывает свою работу лицом. Ну, да, думает он про себя со злостью, это не то, что все разы, когда он выходит на собрании починить забарахливший микрофон, – единственный мужчина в школе для девочек, потому его и дергают для такой работы.

– Тишина! – брюзжит он, чтобы прекратить болтовню девочек. – Серьезнее надо быть!

Класс умолкает. Девчонки пялятся в землю, подавляя рвущийся наружу смех.

В сторонке в тени дерева сидят две девочки и хихикают. Перед началом занятия они подошли к Физруку и каждая шепнула на ухо:

– Сэр, у меня эти дни. Можно мне сегодня не заниматься?

Физрук вспоминает, хотя и не уверен, что вроде бы у них эти дни были неделю назад. Хмурится, достает из нагрудного кармана платок и вытирает пот с головы, лба, носа. А что ему остается?

* * *

Через несколько дней вечером по телевизору мелькают буквы: ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ! ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ!

Ведущий с авторучкой в руке идет по коридорам редакции новостей и рассказывает на камеру, что в связи с нападением на поезд арестована молодая женщина. Ее имя Дживан, фамилия в настоящий момент неизвестна.

Физрук шлепает тарелку с послеобеденными сластями на стол и хватает пульт. На звук появляется жена из кухни:

– Что случилось?

Физрук подносит палец к губам и прибавляет громкости, пока звук не заполняет всю комнату. Физрук наклоняется вперед и почти прилипает к экрану. А там повторяют и повторяют все тот же сюжет: в окружении полисменов и репортеров – это лицо, эта плохо заплетенная коса, шрам на подбородке – приметы человека, которого он, Физрук, знает – или знал. Девушка держится рукой за поясницу, как пожилая дама, у которой спина болит. У Физрука усы чуть не падают с лица.

– Ты посмотри на это, – шепчет он жене. – Только посмотри.

– Ты ее знаешь? – спрашивает жена. – Откуда?

– Эта молодая женщина двадцати двух лет, – выкрикивает репортер посреди улицы, и любопытные прохожие лезут в кадр, – была арестована в трущобном районе, где я сейчас нахожусь. Да, район Колабаган, верно, трущобы Колабаган рядом со станцией Колабаган, где шесть дней назад произошло нападение на поезд и погибли сто двенадцать человек. В этом нападении, как теперь нам известно…

Физрук нажимает кнопку, канал меняется. Снова появляется Дживан, камера берет лицо крупным планом.

– Эта мусульманка обвиняется в помощи террористам, спланировавшим это чудовищное нападение…

– Она обвиняется в очень серьезных преступлениях против государства и в подрывной деятельности, что весьма необычно…

– Она, предположительно, вступила в контакт в соцсети с известным вербовщиком террористической организации…

Физрук нажимает кнопку, и снова меняется канал.

– Откуда в ее сердце столько ненависти к ее родной стране? К нам присоединяется профессор социологии Пракаш Мехра для разговора об отчужденной молодости и о том, как интернет…

Физрук смотрит во все глаза. Смотрит все до последнего кадра и слушает все комментарии. На улице завывают автомобильные сигналы.

* * *

Не так уж давно Дживан у него училась. Сначала она была одной из бесплатных учениц, как их бестактно называли, и понятия не имела о том, что такое баскетбол. Но правила игры просты и понятны, играла она энергично, ноги не скованны, руки свободны, успевала даже смеяться. Остальных она пугала. Агрессивная игра «кабадди»