Сожги в мою честь - [4]

Для начала вынимаю из кармана рулон скотча. Бонелли знает толк в казнях, ему понятно, что я собираюсь делать. Захлебываясь, так быстро, как позволяет дыхание, он сулит мне последствия:

— Жид пархатый… Передай Вайнштейну, что за меня отомстят… Перережем всех… Пусть ходит и оглядывается… И семейку его тоже… Мои люди за меня…

Я так и не узнаю, что его люди сделают с многочисленным племенем Вайнштейна, Бонелли слова не может сказать — рот заклеен крест-накрест.

Стоп-кадр. Я прерываюсь на секунду — полюбоваться, так долго пришлось ждать этого мгновения. Странное зрелище — дьявол, подыхающий от страха. Зрачки расширены, глаза полны слез. Кто бы мог подумать, что великий Бонелли, крестный отец корсиканского клана, может скулить, как младенец? Из-под него течет — наделал в штаны. В его оправдание предположу, что он слишком страдает, чтобы контролировать свое тело. Чем сильнее он мучается, тем лучше: о таком мне и не мечталось.

Поезд подъезжает к Макону, нужно заканчивать.

Без особых церемоний валю ублюдка на пол. Повсюду кровь. Он стонет, дрожит, не отводит от меня глаз, бледный — совершенно сдрейфил. Похоже, спрашивает себя, что я буду с ним делать. Скоро узнает — ждать не придется.

Ухожу за сумкой. Когда возвращаюсь, лицо Бонелли белое как мел. Страх борется в нем с болью. Как я его прикончу? Он боится самого худшего — и правильно.

Расстегиваю сумку, достаю две канистры.

И тут Бонелли понимает.

Я сожгу его заживо.

Он трясет головой, словно пытаясь сказать: «Нет, только не это, только не смерть в пламени!».

Да, бедный мой клещ, ты издохнешь в огне, как было обещано белому надгробному камню.

Через семь минут электропоезд остановится. Времени на работу в обрез.

Я открываю канистры, стараясь не облиться, обрушиваю литры бензина на Бонелли. Он моргает, ослепленный, издает полузадушенные крики. Такая вонь, просто мерзость. Через мгновение вонять будет жареным мясом.

Выплескиваю остатки на сиденья купе, ставлю канистры — они расплавятся, кладу перчатки в сумку, надеваю другие, чистые, выхожу в коридор.

Осталось сыграть последний акт. «Зиппо» — лучше зажигалки не найти, не гаснет на ветру. Открываю, чиркаю кресалом. Пламя вспыхивает с первого же поворота колесика.

Бросаю горящую зажигалку на тело, огонь охватывает его в одно мгновение. Несмотря на раны, насекомое дергается, извивается, катается по полу. Я задвигаю дверь, последний раз смотрю, как он мучается, и ухожу — покой наконец опустился на мою душу.

Начиная с этой секунды, каждый мой шаг четко рассчитан.

Я жду, когда поезд подъедет к Макону, чтобы перейти в соседний вагон. Одежда липнет к телу, просто ужас, как все взмокло. Так, я в другом вагоне, вытираю пот, пробираюсь на места второго класса. Здесь купе набиты битком, пассажиры собираются выходить.

С равнодушным видом человека, который ни о чем не думает, смешиваюсь с толпой, терпеливо иду вместе со всеми, глядя под ноги. Поезд останавливается. Лишь только двери открываются, люди поспешно выбираются, навьюченные, будто ослы.

Шагая по перрону, стараюсь не оборачиваться. Странно. Кто-нибудь уже должен был заметить пламя, удивительно, что никто еще не поднял тревоги.

— Пожар! Горит в хвосте состава!

Вот оно! Не слишком поздно, хотя для Бонелли — слишком. К этому времени он уже должен получить ответ на вопрос смертных — неизбежный, вечный вопрос глубинного сомнения: полная пустота или что-то там все же есть?

Взвывает сирена. Отовсюду бегут люди, раздаются крики, слышны приказы. Толпа разворачивается, чтобы увидеть пожар. Я тоже поворачиваюсь, иначе отсутствие у меня любопытства может показаться подозрительным. Под воздействием высокой температуры взрывается оконное стекло, из чего я делаю вывод: громила поджарен не хуже своего хозяина.

— Что происходит? — испуганно спрашивает меня одна дама.

Я пожимаю плечами, как ничего не ведающий человек. По счастью, вмешивается еще и старый брюзга.

— Какой-нибудь бродяга снова курил тайком.

Киваю в знак согласия, потом направляюсь к нужному переходу. Люди толпятся, трещат, предполагают разное, паника, возмущение растут, я слышу, как вокруг говорят о покушении.

В зале ожидания вокзала царит волнение. Все спрашивают друг друга: «Поезд поедет дальше? Линии будут перекрыты?».

Размеренным шагом покидаю вокзал. Машина ждет на стоянке.

Вой сирен приближается. Сажусь за руль.

Поворот ключа. Следующая остановка — департамент Приморские Альпы.

Завтра, в понедельник, на высотах Ниццы умрет таракан.

Глава 2. Муха

«Продуманная жестокость… Жак сказал: попрание правил».

Небо цвета потускневшей стали, промозглый полдень, смутная погода. Дождь моросил на вокзале Макона, маленьком тихом вокзале в двух шагах от Соны и в трех — от виноградных холмов.

Редчайшее исключение — нынче зеваки действовали ей на нервы.

Жадное до адреналина человеческое стадо пожирало глазами «вагон мертвецов», сгрудившись по обе стороны от него. Трагический итог усугублял прилетевший не пойми откуда слух: если верить ему, погибло шесть пассажиров.

Вагон отогнан на запасной путь, поросший травой — будто судно, севшее на мель, языки сажи лижут груду железа. Полицейские охраняли то, что осталось от вагона, переминаясь с ноги на ногу под мелким дождиком.