Создатель ангелов - [50]

От этого чувства вины они освободились шестнадцать лет спустя, произведя на свет трех законнорожденных дочерей и сослав Лотту в монастырь Ля Шапели. Лотта не сопротивлялась. Она хотела стать учительницей и считала, что монастырь будет первым этапом на этом пути. Родители не сказали ей, что при монастыре не было ни одной школы. Об этом девушка узнала сама, когда сестры отправили ее работать в приюте. В качестве постулантки[7] она должна была менять тряпичные подгузники ходивших под себя пациентов, а за остальными выливать и мыть ночные горшки. Кроме того, нужно было менять постельное белье и обрабатывать пролежни. Целый год, пока длился ее подготовительный срок, она не имела права разговаривать с пациентами.

Этот подготовительный год растянулся почти на двадцать один месяц. Тогда ее родители настояли, чтобы сестра Милгита допустила ее к посвящению в послушницы, потому что их дочь во второй раз отказалась возвращаться в монастырь после короткого пребывания дома.

Хабит[8], который Лотта могла носить как послушница, дал ей, наконец, чувство хоть какой-то значимости, несмотря на то, что в нем пришлось вынести изматывающую жару лета 1948 года. Ее обязанности остались прежними, потому что она все еще была самой молодой сестрой ордена. Но зато изменилось ее имя. Она стала называться сестрой Мартой, так решила за нее аббатиса. Святая Марта, как известно, была сестрой Марии Магдалины и занималась хозяйством, в то время как ее сестра уходила слушать Иисуса. Это имя, по мнению сестры Милгиты, было наградой за тяжелую работу Лотты в течение всех этих месяцев.

Но истинной наградой для Лотты стала возможность разговаривать с пациентами. Это произошло на следующий день после того, как Эгон Вайс замолчал навсегда. Несомненно, что-то здесь было не так, потому что, разрешив разговаривать с ними, Лотте тут же запретили распространяться о том, что говорили пациенты. «Плели пациенты» — вот какое выражение использовала сестра Милгита. Этой фразой она сразу же определяла любое их высказывание как полную ахинею. Как, например, то, что сказал Марк Франсуа. Этот имбецил пару дней назад поманил сестру Марту и прошептал, что Эгона убили. Он быстро провел указательным пальцем поперек горла. Она спросила его, кто же это сделал. Тем же самым указательным пальцем он украдкой показал на Анжело Вентурини. Когда она рассказала об этом аббатисе, та подвела ее к телу Эгона и показала, что с горлом умершего все в порядке.

— Видите, сестра Марта, — сказала она, — они плетут полную чушь. Поэтому опасно пересказывать другим подобные вещи.

Сестра Марта все поняла.

После смерти Эгона его рыдающий голос заменил певучий голосок Виктора. Как только в зале гас свет, мальчик принимался читать молитвы и продолжал до самого рассвета. В его голосе не было ни интонации, ни чувства. Это было просто непрекращающееся бормотанье, и поэтому никто из пациентов не обращал на него особого внимания. Напротив, от монотонного звука его голоса они сразу же засыпали, так успокоительно он на них действовал.

Днем Виктор спал или, может быть, просто притворялся. В любом случае, казалось, что он отгородился от всех стеной. До него не доходили ни голоса сестер, ни вопли пациентов. Сестры быстро прекратили попытки наладить с ним контакт, пациенты же, наоборот, продолжали пытаться, в основном потому, что тут же забывали свои предыдущие неудачные попытки. Жан Сюрмонт садился на прутья в ногах кровати Виктора и кричал, как ворона, Нико Баумгартен вставал у кровати и как будто трубил в трубу, а Марк Франсуа подкрадывался к Виктору и выпускал по нему залп из воображаемого пулемета.

Со дня смерти Эгона Виктор перестал есть. Он только пил. Тарелку с едой ставили рядом с его кроватью, и, если он так ничего и не съедал к тому времени, как другие пациенты съедали всё, тарелку убирали. Сестра Милгита говорила, что он обязательно поест, как только проголодается, но когда после трех дней голодания мальчик все еще не ел, она тоже забеспокоилась.

— Он тоскует по Эгону, — сказала сестра Мари-Габриэль.

— Он еще слишком мал для этого, — ответила сестра Милгита. — Это все капризы. Мы его быстро отучим.

С помощью трех других сестер она как-то днем набила ему рот едой и зажала нос, так что мальчику пришлось проглотить. Таким образом они скормили ему всю тарелку.

Не прошло и минуты, как его стошнило прямо на хабит сестры Милгиты.

В противоположном конце зала Марк Франсуа расхохотался, а аббатиса, чтобы поддержать свое достоинство и авторитет, отвесила Виктору крепкую пощечину.

Виктор, казалось, и не поморщился. И хотя все присутствующие видели, как на щеке проступает отпечаток руки сестры Милгиты, мальчик продолжал оставаться безразличным.

— В нем и в самом деле сидит зло, — проговорила тогда решительно аббатиса и решила, что надо посадить у его кровати сестер, чтобы те беспрерывно читали Библию. И днем и ночью. Она надеялась, что дьявол, который сидит в Викторе, лишится сна и наконец покинет его тело в поисках покоя.

Кровать Виктора перенесли в отдельное помещение, и сестры сменяли друг друга днем каждые два часа, а ночью — каждые четыре.